— А Станиславу, дочь недавно умершего Свирида Пищаного, все-таки судили. Во-он ее группа коров. Не вышла нынче на работу Станислава. «Да пусть они у вас все передохнут — какого я стыда набралась», — вчера вечером сказала она на товарищеском суде. Сто пар глаз смотрели на нее, зал возмущался, шумел, бушевал, а она стояла перед людьми как каменная, не пошевелила рукой, не произнесла больше ни словечка. Будто воды в рот набрала. С тем и из клуба вышла, одна пошла домой.
«Подумаешь — украла!.. Не у кого-нибудь, а в колхозе… И чего ради я должна быть с совестью, но без молока? И вообще — наплевать мне на все эти разговоры». Так вышло. Соседка попросила подменить на ферме, пока съездит в гости. Станислава долго не хотела, отказывалась: свеклу скоро копать, перед этим отдохнуть бы… Но все же согласилась, пошла. А на другой день, возвращаясь с работы, попалась. Зоотехник, старый Макара, когда она выходила из кошары, то ли специально, то ли в шутку попытался ее обнять, а из-под узорчатой кофты — резиновая детская грелка с молоком.
— Украла?
— Взяла.
— Нет, украла…
Станислава согласно кивала головой, ничуть не смущаясь, не краснея. Ну что ж, мол, просто не повезло, не удалось. В следующий раз буду осторожнее…
«Ты, — говорят, — свою корову держи. А зачем она мне, если я не в состоянии ее прокормить? Коли есть во дворе мужчина, самое лучшее — шофер, тогда ничего. Хотя тоже нелегко приходится. Вон дядько Веремей на полкоровы перешел. В новых Журавлинцах одному держать корову вообще не под силу. Да и невыгодно, говорит. А что невыгодно, Веремей в своем хозяйстве не делает… И все-таки плати, Станислава, десять рублей штрафа. Никто в селе не скажет, что колхоз мне чужой. Я четырнадцать лет в колхозе работаю…»
Станислава вернулась домой, когда семья уже спала. Ей бы тоже лечь, слабость какая-то напала. Устала нынче, как трактор весной. Не столько от работы, сколько от слов, которых на суде наслушалась. Да и не в словах дело — в тоне, каким они говорились. Лечь бы, да как тут ляжешь?.. В хате все вверх дном. Работы невпроворот. Вон стирка в корыте киснет. К утру свинье варево приготовить… Мать нездорова, стонет. Воды нагреть бы для компрессов. И самой голову помыть, руки попарить — ломит. Ребятишки не купаны третью неделю… Радуйся, Станислава, тому, чего в жизни достигла…
В тот день, когда мокловодовский учитель Дмитро Максимович впервые вошел во двор к Станиславе, ему было известно о ней совсем немного. Почти ничего — разве что слышал ее звучное имя да знал, что у Станиславы два мальчика-школьника, в один день рожденные. И есть мать, у которой давно «года вышли». Словом, четыре рта, а руки-то одни.