— Тебе будет чудесно, Марийка…
Девушка доверчиво прижалась к его груди и глубоко вздохнула:
— Мой отец тоже во время войны переплывал Днепр в этом месте…
— Возьмем с собой в знак благословения и верности эти два куска дерна, пронизанные корнями трав, — с их соками, с росой, — сказал Данилко. — Врежем в землю где-нибудь во дворе на солнце и будем называть Отцовским лугом… Это будет благословение нам. Наша почва напитает корни, они пустят ростки, появятся листья, зацветут цветы… И красота Отцовского луга всю жизнь будет полна для нас глубокого смысла.
Первый шаг к дому они сделали одновременно, как по команде. Пошли не по голому острову, а по долине прадавнего Днепра, по долине, где еще не были вырублены деревья, не была истоптана земля. Время от времени они останавливались. Вероятно, прислушивались друг к другу.
— И в будни, и в праздник — все тебе не сидится… Уж доработался до края, дожил до пенсии — значит, отдыхай.
— Что хорошего — перед смертью отдыхать, Варка?
— И то правда, Веремей.
— Послушай, Варка, как быстро растут наши дети, верно?
— Верно, верно, Веремей.
— Растут, как на дрожжах. Взять хотя бы Васька. Весной в армию идти. А тогда уж, считай, он будет не наш. Жену приведет, дети пойдут… Сейчас Данько Баглай женится… Федора Лукьяновича сын.
— Никто не кается, кто рано женится, да рано поднимается.
— Христя по Федору страдала, а выпало ее дочери фамилию Баглай носить. Вот как жизнь поворачивает… Слышишь, Варка, Данько просит быть посаженым отцом на свадьбе.
— Да ты, может, и не рад такой чести?
— Сходи помоги Хтодоре хлебы испечь… И на хмеле, Варка, на хмеле: покойный любил, чтобы на хмеле, да будет ему земля пухом.
— А пирожков напечем на поду. И шишки[9], и каравай, и балабухи[10]…
— Растут, Варка, дети, ох и быстро же вырастают. — Веремей обмотал полотняной онучей ногу, кряхтя начал надевать сапог. — А мы…
— Растут-то растут, а ты нынче лучше никуда не ходил бы, того и гляди, ветер поднимется… Вот увидишь — будет буря. На дворе сыро, а ты простужен…
— Одни, Варка, к свадьбе готовятся, — сказал Веремей, будто и не слыша жены, — а несчастный сын Нимальса помирает… Словно и не жил на свете из-за того черта, не к ночи будь помянут.
— Так у кривой Марфы и помирает?
— У нее, у Лычакивны.
— Половина мира скачет, половина плачет… А ты не слушаешься меня, уходишь… Вот увидишь — хворь нападет.
…Недели две Веремей стонал да кашлял в подушку — теснило грудь. Кабы грудь, как в молодости… Тогда и дышалось не так, как ныне, и ходил он быстро, вприпрыжку. Бывало, если некому подать, сам подхватит мешок с пшеницей или просом — будто камни в нем — и наверх по трапу единым духом. Думал, ему износу не будет, а вот… Ох, как быстро растут наши дети! Как на дрожжах… Слышишь, Варка: как быстро растут наши дети! Да что там, уже выросли…