А вот аистам ее грех — отрада. Налетели откуда-то из-за Сулы (с Воинского, должно быть), помолились над нею, гортанно клекоча, и давай гнездиться. Оживили собою сухостой и во второй раз, и в третий… Гнездо делалось все глубже, все больше. Сначала было как колесо от чумацкой телеги. Потом стало и шире и тяжелее, внизу тьма-тьмущая воробьев поселилась. А в скором времени сделалось что твой бочонок, только без верхней крышки, даже набок его своротило…
Углядели ребята-кузнецы, что не миновать гнезду разрушения, наделали деревянных гвоздей, набрали зубьев от бороны, влезли на дерево, приколотили эти зубья кружком, укрепили гнездо проволокой…
Но не приняли птицы помощи от людей, перестали здесь гнездиться. Тогда Протасий выпросил вербу на дрова, а может, хотел сделать из нее долбленку, чтобы осенью, сидя в этой долбленке, уток из болота выгонять. Словом, однажды вечером совсем было собрался Протасий срубить вербу. Ударил топором раза три — низко ударил, почти у самой земли, — а больше не может… Руки трясутся, и ничего с собой поделать не в силах. Устал, что ли? Или жалость одолела? Сел Протасий, вынул табакерку. Скручивает цигарку, а пальцы дрожат, не слушаются. Табачные крошки летят на землю… Поглядел на вербу, будто прощения у нее просил, встал на ноги… Эх, тогда надо было рубить. А теперь опять аисты поселились. Кабы можно было их вместе с гнездом перенести на сарай. Пусть во дворе пахло бы дичью. Или приручить их. Чтобы стали домашней птицей… Да, хорошо бы подружиться с аистами… А может, со временем они и впрямь станут домашними. Потому что куда же им деваться? Соломы на хатах скоро не будет, крыши из камыша или рогозы тоже уходят в прошлое. Остаются для аистов одни искалеченные деревья…
Отвел Протасий взгляд от вербы: стоять тут больше некогда. Вон из-за Плавистого показалась радуга — труба дужная, того и гляди солнце выкатится… Долбленка ему и даром не нужна: неустойчивая, не ровен час не устоит, перевернется. Да еще попробуй ее выдолбить… Занимался Протасий этим делом, было время… Корыта, лохани, а то и кадки из цельного дерева для щелоченья белья возил в Жовнин на базар. Теперь-то и инструмент растерял… А чтобы аисты стали домашней птицей — об этом нечего и думать. У них жизнь не то что у нас. Им простор нужен. Что за радость ходить по двору, кольями огороженному?..
Если поглядеть на Протасия сбоку, ни за что не подумаешь, что он спешит. Этак вяло переставляет ноги, озирается по сторонам… А все потому, что в колхозе он никакой не молочник. И возить в Жовнин молоко, а оттуда обрат и пахту не его дело. Так что пусть скажут спасибо Протасию за то, что у него совесть есть, и председателю, который сумел его убедить. Поддался Протасий уговорам: поезди, дескать, временно, пока дороги подсохнут да найдется охотник постоянно работать на этом месте… Ему бы, Протасию, шорничать. Впрочем, и шорничанье ныне не то, что было до войны… Хомутов наделали, а запрягать-то, почитай, некого. Рабочей скотины все меньше и меньше. Разве что когда бригадиру для выезда вожжи сошьет. Либо кнут сыромятный сплетет…