“Хитра и вероломна Длила. Вперилась в прозрачную мою душу, углядела шатания и вызнала тайну ложным обещанием. Не хочу думать о ней. А кого в мыслях нет – то и лица не узнаёшь. Вспоминаю Кушит и Нимару. Видно, не зря ревновала египтянка. Или то не муки ревности были, а игра?”
“Сейчас всем доволен. Не бьют. Хлеба вдоволь. Вина мне не надо. Хочу женщин – скажу тюремщикам, пусть приводят. Старейшина филистимский все подступает ко мне с какими-то обещаниями, но сперва требует сделать то, сказать это. Не понимаю, чего он хочет. У меня жернова есть, муку мелю. Геройства никакого, а польза налицо”.
“Мне то хорошо, то худо. В голове потемки и ночью, и днем. Насмешками унижают меня язычники. Не могу неволю терпеть. Миссию небес не исполнил. Что осталось мне? Каяться? Нет во мне духу нести вину и изводить себя, хоть и заслужил. Смертью спасаться?”
***
Сердце Длилы – болящая язва. Мысли – горькая отрава, что лилась на рану, разъедала. “Как ловко было задумано, и в одночасье рухнуло, – сокрушалась она, – Шимшон решился, охранник подкуплен, колесница наготове, серебра вдоволь, но старый хрыч перехитрил меня!”
“Я знаю, что думает обо мне Шимшон. Как убедить его в обратном? А надо ли пытаться? Он казнит себя за ошибки – преподнести еще одну? Как все ужасно! Любовь и мечта погибли. Ему самому не вырваться из плена, а под силу ли мне спасти его? Я слышала, он временами странно себя ведет. Узнаёт не всех. Мне страшно идти к нему. Возлюбленный меня прогонит”.
Длила проведала, что Шимшон требует женщин, и тюремные власти не отказывают. Богатые филистимляне охотно приводят ему своих девственных дочерей, дабы те понесли и родили богатырей. Суеверные язычники полагают, будто сила отцовым семенем наследуется, и не ведают, что источник любых достоинств – только Божий дар. Любострастие Шимшона огорчало Длилу, и в сердцах она как-то назвала его племенным быком, но потом устыдилась – неосновательны ее притязания на верность.
Тяжкие муки совести толкали Длилу в объятия мазохизма. “Я пойду к его родителям, – говорила она себе, – я хочу слышать, как они проклянут женщину, лишившую их единственного сына!”
Длила пришла в Цору, и не проклятиями встретили старики злополучную невестку, но теплом сердечным. Они слушали повесть о любви Шимшона и Длилы, а она внимала воспоминаниям стариков о хмурой бездетности, о великом счастье, посетившем дом их, о трудном росте чада, о непомерно тяжелой миссии, на него возложенной, которая и их старческие спины пригнула к земле.
Флалита то и дело утирала слезы, а Маноах прерывал свое молчание редкими вздохами. Так расчувствовалась Длила, что шепнула на ухо свекрови, что носит под сердцем их внука. И Флалита просияла, и обняла невестку, а догадливый Маноах погладил молодую по руке.