Дикий, нечеловеческий крик вырвался у Даши из груди. Сердце рвалось, словно лопались невидимые нити – «Бабушка! Где бабушка?! Вы видели Веру Васильевну? Где она? Она вышла из дома?!» – подбегала она к каждой тетке, хватала за одежду, заглядывала в глаза в тщетной надежде. И голос ее звучал тонко, жалобно, по-детски. Женщины прятали глаза, вздыхали, качали головами: «Нет ее, деточка… уж как звали мы ее, звали… да войти никто не решился внутрь, дом нешто керосином облили, полыхнуло – не подступисси… как жила не по-человечески, так и померла не по-людски…»
Вокруг столпилась толпа. Мужчины, женщины, дети постарше выстроились длинной колонной и передавали по цепочке ведра с водой. Во дворе пожарные поливали дом в несколько стволов, но пламя взвилось уже выше садовых деревьев, небо огнем окутало, черный дым разъедал глаза. От дома остался уже только черный, с провалившимися стропилами и слепыми окнами без стекол, полопавшихся от жара, скелет, он потрескивал, сыпал искрами, чадил невыносимой тошнотворный вонью. В стороне жалобно мычала корова. От хлева тоже не осталось ничего, кроме теплого еще пепелища.
Притихли все. Молчат.
Пожарные залили последние тлеющие угольки и уехали. Люди постояли еще немного, посудачили и разошлись.
А Даша обняла печальную коровью морду, прижалась к теплой шерсти мокрой щекой. Ей нужна была пауза, чтобы собраться с силами, осмыслить, придумать, как жить дальше. Слишком много потерь, слишком много боли. Но иногда подлинное мужество не в борьбе, а чтобы встретить неминуемое лицом к лицу. Встретить, прочувствовать и жить дальше, потому что в одну реку дважды не войти. Как прежде уже не будет. Но будет по-другому.
Она внезапно почувствовала, что заполнившая мир боль не ушла, но дала ей вдохнуть. И плита, лежавшая на ее плечах, треснула, раскрошилась и сгинула прочь.
Она всё ещё плакала, но впереди стал виден зыбкий, предрассветный, ломкий луч света, который сильнее самой чёрной ночи. Эдик подошел близко-близко, обнял одной рукой за плечи. Притянул к себе. Даша сквозь слезы заглянула в его распахнутые настежь глаза и только сейчас заметила, какого красивого они цвета: орехово-карие, с золотыми прожилками и темной каймой вокруг. А потом мысленно толкнула себя и шагнула туда, в ореховую глубь. Она летела легко и свободно, растворяясь в бесконечности, и крепкие руки не давали ей упасть, нет-нет, только вверх или вниз.
***
Сашка пропал. Не звонил, не писал, не приходил. И Даша в какой-то момент осознала, что это даже и к лучшему. Она вернулась на работу и «Медея» стала местом, где она забывалась в круговороте рутины и пряталась от невзгод.