Вера Васильевна неловко и неаккуратно затолкала несколько поленьев в печь и кочергой разворошила угли. Маленькие огонечки вспыхнули ярче, увеличились в размере, осмелели и стали лизать еще холодные желтые бока березовых дров. То ли поленья были больше, чем надо, то ли так неаккуратно сложены, но только печная дверца больше не закрывалась на задвижку, и Вера Васильевна мысленно махнула на нее рукой, оставив большой, сантиметра в два, зазор, через который в кухню просачивался душный белесый дымок.
Вера Васильевна поднялась и достала из кухонного шкафчика ручной тонометр, она давно уже привыкла держать его под рукой. Стянула один рукав, приладила манжету и стала качать резиновую грушу. В районе цифры сто восемьдесят стрелка заплясала, а в ушах застучали ритмичные сердечные удары. Дальше слушать Вера Васильевна не стала, сняла манжету и пошарила в кружке, где хранила самые нужные лекарства. Последняя таблетка каптоприла в блистере. Она осторожно выдавила белый кружочек на ладонь, но пальцы не слушались ее, и поэтому то, что случилось в следующую секунду оказалось неожиданность для нее самой, она успела только почувствовать, как таблетка касается ладони, а потом выскальзывает и укатывается на пол к самой печке. От досады Вера Васильевна почувствовала, как злость, не контролируемая, разрушительная злость на собственное бессилие и старость, захлестнула ее до самых глаз. Она нагнулась, чтобы поднять таблетку, но в глазах потемнело и пол, покачнувшись, ушел из-под ног. Падая, она зацепилась рукой за табуретку, но та не выдержав веса, свалилась и задела приоткрытую печную дверцу, распахнув ее полностью. Словно со стороны она наблюдала за тем, как взметнулся внутри из потревоженных поленьев фонтан искр, угольки медленно описали в воздухе дуги и шлепнулись на черные, изъеденные временем доски далеко за пределами металлической обшивки.
– Помогите, – услышала она собственный шепот, искаженный, свистящий, – Помогите!
Пол вокруг выпавших угольков почернел и задымился, а потом оттуда родились крошечные, верткие огоньки. Они росли, набирали силу, отвоевывали себе все новое и новое пространство, становились размером с мышку, с белку, с зайца…
Вера Васильевна лежала и не никак не могла подняться; чудовищной силы боль словно пригвоздила ее к полу; она кажется даже кричала, негромко, но раздельно: «Помогите!» и эти отрывистые выкрики, едва сорвавшись с губ, седлали волны обжигающего воздуха, уносились к потолку, но так и остались никем не услышанными. Она лежала и кричала, чувствуя, как вместе с криком распрямляется у нее какая-то заржавевшая, закисшая пружина и освободительные, жаркие слезы катятся вниз по щекам, затекая в уши. Последнее, что она увидела, было измученное, старое лицо обиженной ею женщины, той самой, которая пришла к ней в зал заседаний, но в этот раз она не плакала, а хохотала, мерзко и ехидно, как гиена.