Яков сделал тяжелый вздох, который означал, что ему в данную минуту решительно все равно, с кем и как прожить оставшуюся жизнь. Распознавший его состояние Амиц поспешил улыбнуться и крепко сжав его руку, проговорил уже более мягким голосом:
– Ты вырос среди грязных клонов, у которых не было никаких целей, кроме как, сытно поесть и также сытно вздремнуть. Теперь ты попал в наше общество, в общество, где все держится на единой идее, понимаешь, единой: «Или мы, или ничто. Или творец или тварь». Хочешь быть тварью – собирай свои вещи и иди преспокойненько в Менувал, поверь мне, тебя там ждут, особенно знунимки. Новое лакомство всегда ведь кажется слаще старого. Впрочем, уверен, что в тебе сейчас говорит усталость, а не строптивость, правда ведь Шафран?
Шафран радостно закивал в ответ.
– Что ж, товарищи мои, – встав со стула, продолжил Амиц, обратившись на этот раз ко всем находящимся в комнате, – я должен буду сейчас возвратиться к Мерушу и рассказать ему о нашем с тобой Едом веселом путешествии в Иверет. Он, как и я, уже сегодня хочет увидеть тебя в деле. А пока я буду в отлучке ты, Шафран, позаботься, чтобы наш гость не покидал комнаты.
И хитро подмигнув своему соседу, Амиц поскорее направился к дверям. Уже на самом пороге он вдруг обернулся к продолжавшему сидеть над тарелкой Якову и произнес кротким тихим голосом, в котором можно было расслышать просьбу:
– Прошу тебя, отдохни, хорошо отдохни, иначе вечером придется туго.
Как только Амиц скрылся с глаз, Шафран подскочил к средней кровати и мигом расправил постель. Затем знаком указав на нее Якову, сделал шаг в сторону. Наш бедный герой, который и без приглашения готов был сейчас же улечься в постель, быстро скинул с себя сапоги и робу и закутался с головой в мягком бамбуковом одеяле.
Его спина и ноги, изнывающие от усталости, наконец, почувствовали нежное тепло кровати. В голове еще вертелась мысль об Едоме, за которого по нелепой случайности ему приходилось сейчас себя выдавать. Еще более нелепой была смерть товарища, незаслуженная и глупая. Рассказ Амица о Сером Чистилище и Маарахе вызвал в нем только разочарование и горечь. Уже нежась в теплой кровати, он не переставал сожалеть, что их с Едомом не смогли спасти раньше, когда названный брат его был еще жив и только-только начинал угасать от чахотки.
Впрочем, усталость, накопившаяся в нем за все эти дни, в конце концов смогла взять свое, и Яков, после недолгих тяжелых раздумий погрузился в крепкий сон, которым может только спать человек, дважды спасенный от смерти.