Первым заговорил Музыкант:
– Уже семь дней мои инструменты не знают усталости. Я сочиняю прекрасные мелодии и посвящаю их богами и их нетленным грёзам. Я пою, и песни мои славят их деяния и лучезарность их ликов. Я воспеваю красоту и возношу им благодарности за то, что они выступают нашими заступниками. Но, видимо, они глухи к моим мелодиям, или музыка перестала радовать их уши. – Через плечо Музыканта была перекинута семиструнная кифара, на которой пальцы его наигрывали грустный мотив. Струны инструмента словно отяжелели от содержащейся в воздухе влаги, а потому звуки выходили непривычно приглушенными и не такими звонкими.
– Мы слышим твои песни. – Поддержал упавшего духом Музыканта Жрец. – И они прекрасны и ласкают слух. Но, увы, эти звучания неинтересны разбуженному богу. Он нем к ним так же, как и к моим вопросам.
– Может тогда нужно принести жертву? – Вставил веское и увесистое слово Воин. – Насколько я знаю легенды, в древности боги черпали силы в жертвах. Назови нам то имя, что ты вывел на полу пещеры, и в его честь мы устроим обильное жертвоприношение, возведём на алтарь должное количество откормленных быков и заколем их. Такой широкий жест не сможет остаться незамеченным!
Жрец обернулся к говорившему Воину.
– Ты говоришь о древних легендах, которых нахватался у северных каннибалов и других варваров, с коими тебя сталкивала служба. Наши боги дружелюбны и добры, они никогда не требовали крови и не нуждались в смерти. К тому же ты не внимательно слушал своих товарищей, весомое количество откормленных быков уже успело умереть в большом количестве за последние сутки, а так же лошадей, коз и свиней. Не думаю, что когда-нибудь прежде в истории нашего города приносилось столь огромное число жертв!
Воин пристыжено замолчал, позволив пальцам привычно обхватить рукоять меча.
– Это всё? – Спросил Король после затянувшегося молчания. – Ни у кого более не найдётся мысли? Никто не подскажет путь, по которому нам можно двинуться? – Люди обмениваются неуверенными взглядами, шепчутся, боясь признать собственную беспомощность, а может, избегая чересчур огромной ответственности, возлагающейся на их хрупкие слова. – Я собрал в этом зале представителей всех ремёсел: каменщики и плотники, портные и строители, зеленщики и библиотекари, охотники и лекари, неужели среди умов учёных и утончённых в различных науках не найдётся дельной мысли? Я просто отказываюсь в это верить…
Он перекладывал свои обязанности на них, в какой-то мере заставляя каждого ощущать вину, но всё же Король был сыном человека, а потому его возможности имели предел. Его выдержка была твёрже многих, но сейчас под гнётом безысходности она начинала давать трещины, оголяя перед жителями города уставшую человеческую душу, скрывающуюся под золотом короны. Он признал перед ними свою беспомощность, и не знал тех слов, что должен был произнести перед своими подданными. Только остатки гордости не позволяли ему опуститься на трон и спрятать лицо в ладонях.