Поговорить с принцем тоже никак не удавалось, хотя он улыбался, завидев меня издали. Я тоже улыбалась в ответ, а сердце просто разрывалось от чувств. От комплексов не избавилась и по-прежнему ощущала себя полным ничтожеством рядом с Ним, но это не мешало любить Его издали.
Он больше не приходил на заветную аллею, а я всё равно бродила там до ночи, вновь и вновь вспоминая и проигрывая в памяти прежние беседы.
Так минуло какое-то время в относительном спокойствии и равновесии.
В один из вечеров я спускалась к реке, к местечку, где меж кустарников образовалась тихая заводь, давшая приют многочисленному лягушачьему семейству. Несколько минут собиралась с силами, внушала себе, что противные, орущие, холодные, скользкие рептилии – просто симпатичные ожившие камушки, и нет ничего приятнее, чем собирать их в небольшую корзинку, позаимствованную на кухне…
Прикрыв травой и влажными листьями свой улов, поднималась от реки по тропинке, когда кто-то огромный схватил меня сзади, заключил в стальные объятия и так сильно зажал мне рот широченной ладонью, что едва не задохнулась. Затем поволок вниз, вниз, к чёрным водам холодной реки…
Из упавшей корзинки лягушки радостно прыгали в разные стороны.
Тащили меня недолго и в реку в итоге не сбросили. Спасибо и на том! Ибо пловец из меня…!
Хлопнула дверь. Меня, полуоглушённую и полуослепшую не очень бережно незнакомый верзила сгрузил на пол, прижав коленом, чтобы не дёргалась, связал за спиной руки, потом поднял рывком и усадил на плетёный табурет.
Я перевела дыхание и огляделась. Кроме верзилы, возвышающегося рядом почти до потолка, когда-то белёного, но теперь потрескавшегося и сероватого, некая старушенция возилась у маленького очага. Над огнём висел котелок, в котором что-то булькало, распространяя довольно резкий запах. Верзила, скрестив на груди ручищи, не сводил с меня поросячьих глазёнок. Старушенция помешивала варево и мурлыкала под нос.
На стенах каморки, освещённой только огнём очага и парой маленьких фонариков – ночников, во множестве висели пучки трав, ветки, сушёные корни и стебли неизвестных растений. Сквозь открытое перекошенное окошко доносился шум реки, порывы ветра разбавляли тяжёлый дух струями свежего воздуха.
«Эй! Что вам надо?» – сказала я и попыталась встать, но верзила тут же пресёк попытку, опустив тяжеленную ручищу на моё плечо.
«Немедленно отпустите меня, и тогда – обещаю! – советник Торн помилует вас».
Старуха, не выпуская ложку, с которой на пол падали тягучие зелёные капли, повернулась и некоторое время вглядывалась в моё лицо. Удовлетворённо кивнула.