— О! Смотри, грибочек. — Тёма поднял из травы заранее спрятанный «мухомор», который он успел сварганить из помидора и чищеных семечек. — Ты есть не хочешь, не? Ну, тогда я сам. Нонче мухоморы превосходные уродились. Уж поверь мне, я в этом толк знаю.
С этими словами он положил помидорную шляпку себе в рот целиком, чтобы не было видно сока, и изобразил на лице вкусовое блаженство в лучших традициях школьного драмкружка, при этом краем глаза наблюдая за Яшкой. Тот перестал мычать и ошарашенно наблюдал за своим пленителем. Покончив с реквизитом, Тёма удовлетворённо продолжил.
— Не боись! Я, можно сказать, бессмертный. Ой! Да что это всё "я" да "я"! Давай теперь послушаем тебя. Только, чур, не кричать. А то лошадь испужается, рванёт… И не поговорим мы туточки, пока ты жив. А очень, знаешь ли, хочется. А то в другом месте жарковато, понимашь… — "Понимаешь" было сказано с выражением лица, исключающим разночтения. — Если кричать не будешь — кивни.
Кучер растеряно кивнул. Постоянный сильный запах серы заставлял слезиться глаза и жег горло, но больше всего внушал ему животный, мистический ужас от столь очевидного знака близости Преисподней.
— Ну, во-о-от. — Протянул Артём, вынув кляп. — Теперича расскажи мне, как ты будешь отдавать мне деньги. Сразу все или по малой толике?
— Ка… Кие деньги? — Тяжело дыша, хрипло спросил Оснецкий. Несмотря ни на что, он оставался крепким мужиком и пусть бывшим, но все же лейб-гвардейцем. — Я тебя первый раз в жизни вижу. Ничего я тебе не должен!
— Тсссс! — Тёма приложил холодный клинок финки к губам пленника на манер пальца. — Первый раз — не последний. Видишь ли, мил человек, паренёк, которого ты на проспекте прессанул и приземлил на нары, должен был принести мне сегодня приличную сумму денег. А из-за тебя он теперь мне её не отдаст. Значит, спрос с тебя, родной. Логично?
Лезвие медленно переместилось ниже и принялось за пуговицы на Яшкиной рубахе. Тот, в бесплодной попытке отстраниться от острого клинка, вжался в дерево.
— О, милок, да на тебе и креста нет. Это хорошо. Что ж ты, безбожник, что ль?
— Нет, я верю в…
Торопов, войдя в роль, на ходу сымпровизировал. Легко шлепнув пленника ножом по губам, с мрачной ухмылкой изрек:
— Ну, что ж ты, дурашка, разозлить меня хочешь?
Взгляд поляка заметался, его охватил мистический ужас, в последней и заранее обреченно-тщетной попытке выбраться из смертельной ловушки он простонал:
— Деньги в кармане! Возьмите их, вельможный пан, и отпустите меня, умоляю.
Финка под мощным и резким ударом на треть вонзилась в дерево чуть выше головы Оснецкого, заставив его зажмуриться.