— Ну, вот и всё. — Сказал Славка, распихивая оставшиеся деньги под одежду. — Теперь можно и в город смотаться.
— А что будем делать с вёслами и лодкой?
— Там на Омке куча лодочных станций должна быть. Заплатим лодочнику за месяц вперёд — и всего делов…
Торопов обстучал сапёрную лопатку о дерево, сунул её в свой вещмешок и крепко затянул горловину. Затем приятели вновь спустили лодку и неспеша погребли, преодолевая сильное течение через Иртыш по направлению устья Оми…
ОмскЪ, 6 сентября 1910
Как и предполагал Хворостинин, устье буквально усеивали лодки, небольшие пароходы, баржи, мостки и прочий речной такелаж. Течение в Омке оставалось, как всегда, неслабым, поэтому Артёму ну совершенно не оставалось времени разглядывать окрестности. Когда прошли под железным мостом, напарник, первым увидев сторожку лодочника, махнул рукой, показывая Тёме, куда швартоваться.
Договорившись с лодочником сразу на месяц пригляда за полтину и сдав ему на хранение вёсла, друзья поднялись вверх по берегу и вскоре уже стояли, удивляясь, на том месте, где через век будет Театральная площадь. На месте памятника Ленину — церковь. Вместо «трамплина» Музыкального театра — одноэтажные рубленые дома. И лишь здание городской Думы позволяло ориентироваться почти безошибочно.
— Чёрт возьми! — Артём не смог сдержаться. — Вот попали, так попали…
По единственному низкому, нависающему над самой водой железному мосту через Омку тянулись конные подводы с почти деревенскими грузами: мешками, сеном, соломой. Асфальт отсутствовал. Везде. Совсем… Множество телеграфных столбов расчерчивали небо на нотный стан проводами — такие вот памятники прогрессу и свидетели цивилизации.
Первое впечатление от родного города у друзей вышло не особенно восторженным. Даже центральная часть Омска обликом своим больше всего напоминала сибирское село или скромный райцентр восьмидесятых-девяностых годов. Та же чахлая растительность, те же широченные улицы, перекрестки и площади, с зеленеющей травой по окраинам и разбитой копытами и колесами, изрядно загаженной лошадиными «яблоками» и коровьими лепехами, голой, желтоватой от песка и глины землей.
«Главпочтамт» начала двадцатого до боли и двоения в глазах напоминал деревенские аналоги конца века. Бревенчатый, скромный, с тяжелыми рамами решетчатых окон и зеленой, крытой железом, кровлей.
Несколько замощенных серым булыжником главных улиц, величественные храмы и прочие красоты в целом никак не отменяли этого впечатления о сугубой провинциальности и деревенской захолустности города. Впрочем, ни Славку, ни Артема это не смущало. Точнее, в ряду иных вопросов и проблем эта была наименее острая и напрягающая.