Все-таки надежная у нас армия.
По лестнице я взлетел в один дух. Который тут же и вышибли. Потому что на середине что-то, такое же летящее, глубоко, до позвоночника вошло мне в живот.
А потом с чмоканьем вышло и село.
Я узнал Буратино.
— Ну ты, дядя, даешь, — констатировал он, скрипя свернутой головой, возвращая на место. — Конечно, раз она у меня деревянная — давай, бей, кто хочет. Так, что ли?
Я с трудом разогнулся.
— Тук-тук-тук, — по лбу, по затылку звонко выстукивал Буратино. С удовлетворением заключил. — Вроде, целая. Молодец Карло, на совесть сработал. — Поднялся, отряхнул короткие, до колен штаны. — Ой, не стони, дядя, живой ведь… Лучше дай «беломору».
— Не курю, — выдавил я.
— И напрасно! — назидательно сказал Буратино. Подняв палец, посоветовал. — Надо начинать, тогда перестанешь бегать как угорелый… Ну — чао!
— Стой! — крикнул я. — Что там у вас происходит?
Буратино с отвращением вырвал локоть.
— А… заклинание духов… Ты туда, дядя? Не рекомендую. — Грохоча, будто вязанка дров, скатился по лестнице. Пискляво заорал снаружи. — Варахасий! Дуй сюда, пещ-щерный человек!..
Вернувшись к жизни, я поднялся на площадку. Свет здесь был приглушен цветным витражом. Зеленые и красные блики исчеркали сумрак. Как в театре. Ниже, где из выбитого стекла ослепительным брусом упирался в стенку четырехгранный луч, переливалась взбудораженная пыль.
Дверь зияла щелью черноты. Я поколебался и постучал. Никто не вышел. Тогда я просунул голову.
— Есть кто-нибудь?
Далеко, в недрах квартиры, раздавались неопределенные шорохи и трески.
Я пошел по темному коридору, толкая двери. Сугробы солнца косо падали за спиной. Везде было тихо — голые стены. Кухня счастливо сияла пластиком и посудой. Я нервничал. Ольги не было. Она звонила полчаса назад. Могло произойти все, что угодно.
В комнате Антиоха был прежний бардак. Если не хуже. Мусорный развал книг, осыпанный машинописью. Сквозняком се закрутило и вынесло в коридор.
Как-то Антиох сказал: «Чтобы написать десять страниц хорошей прозы, надо сперва преодолеть десять тысяч страниц плохой». Иллюстрировал он это личным примером. Я бы умер, а столько не написал.
Нехотя поднял один лист.
«Во-первых, надо было петлю сделать и к пальто пришить — дело минутное. Из лохмотьев он выдрал тесьму в вершок шириной и вершков в восемь длиной. Эту тесьму он сложил вдвое, снял с себя свое широкое, крепкое, из какой-то толстой бумажной материи летнее пальто (единственное его верхнее платье) и стал пришивать оба конца тесьмы под левую мышку изнутри. Руки его тряслись, пришивая, но он одолел и так, что снаружи ничего не было видно, когда он опять надел пальто».