Ничего себе, подумал я.
"Что же касается того, где достать топор, то эта мелочь его нисколько не беспокоила, потому что не было ничего легче. Стоило только потихоньку войти, когда придет время, в кухню и взять топор, а потом, через час (когда все уже кончится), войти и положить обратно.
Но это еще были мелочи, о которых он и думать не начинал, да и некогда было".
Я бросил лист и поднял другой. Передернуло плечи. Было ясное ощущение, что я здесь не один. Кто-то невидимый бродил по квартире, тайком заглядывал в комнаты. Глупости, наверное, игра воображения.
Где-то на краю земли, в другом доме, тонко пищало радио.
«Вдруг он вздрогнул. Из каморки дворника, бывшей от него в двух шагах, из-под лавки направо что-то блеснуло ему в глаза… Он осмотрелся кругом — никого. На цыпочках подошел он к дворницкой, сошел вниз по двум ступенькам и слабым голосом окликнул дворника. „Так и есть, нет дома! Где-нибудь близко, впрочем, на дворе, потому что дверь отперта настежь“. Он бросился стремглав на топор (это был топор) и вытащил его из-под лавки, где он лежал между двумя поленьями; тут же, не выходя, прикрепил его к петле, обе руки засунул в карманы и вышел из дворницкой; никто не заметил! „Не рассудок, так бес!“ — подумал он, странно усмехаясь. Этот случай ободрил его чрезвычайно».
Страница запрыгала у меня в руках. Я больше не сомневался: это о нем, и топор оттуда. Стремительно опустело в груди. Было страшно за Ольгу. Я не знал, что делать. Все это мне очень не нравилось.
Слабый звук донесся из коридора — скрипели половицы. Идущий, видимо, старался двигаться как можно тише: шагнет — остановится, ждет, потом — еще шаг. Я озирался. Колыхалась на окне тюлевая занавеска. Деваться было некуда. Сердце трепетало на самом дне. Ручка дверей повернулась. Я стиснул зубы. В проеме, облитый солнцем, возник человек — невысокий, худощавый.
— Виноват, — сказал он.
Я мелко кивнул — клюнул.
— Квартира была открыта.
Я опять клюнул.
— Я бы не вошел так нечаянно, если бы знал, — вежливо сказал человек.
Он был одет во что-то из прошлого века: черный сюртук, крахмальный воротничок стоймя с отогнутыми уголками, темный галстук.
— Собственно, я к Антону Григорьевичу…
— Прошу, — сказал я и сделал невнятный жест.
Человек заколебался, глядя на пол.
— Тут… книги…
— Это ничего.
— Вы думаете? Впрочем, вам виднее.
Он вошел, осторожно ступая.
— Позвольте представиться — Иван Алексеевич, — изящно и строго наклонил голову.
Я назвал себя и тоже наклонил, сознавая, что мне до него далеко.
— Однако, я хотел бы видеть Антона Григорьевича…