– Слышь, Везунчик, – дыхнул ему в лицо Федот. – Это дело решённое. Я тебя не упрашивать пришёл. В ночь посля отъезда прокурора на дачу пойдём на дело. Ты своё сделаешь, а я своё закончу. И не думай рыпаться: за тобой и матерью твоей будут следить мои ребята, а разговор у нас короткий – шило в бок и концы в воду!
– Почему я, Федя? – спокойно спросил Пётр, сдерживая закипавшую злобу.
– Так ты ж Везунчик с Хитровки! – хохотнул тот. – Авось, пробашляет, и в каторгу не попадёшь! А если и попадёшь, так ненадолго: впервой же!
Федот встал и потрепал его по плечу.
– Я пошёл, а ты жди от меня весточки да подельникам всё скажи. И про матерь не забывай: мать – это святое.
Тёмный ушёл, а Пётр через пару секунд стукнул кулаком по столу и приказал подать себе чекушку водки.
В тот же вечер он рассказал всё Степану.
– Вот вляпались, так вляпались! – Стёпка схватился за голову. – Принесло же его на наше несчастье! Что делать-то, Петя?!
– Одно ясно точно: идти на грабёж никак нельзя…
– Но и отказаться ведь нельзя, Петя! – возопил Степан. – Что, ежели нам всем сбежать, а?
– А как же Лиза?
– Какая Лиза?
– Дочь прокуророва!
– А нам-то что до неё?
– Если мы не пойдём на дело, Федот всё равно сделает то, что сказал. Снасильничает девку да и убьёт.
– Петь, ну а нам-то что за дело?! – не понимал Степан.
– Да люблю я её! – выкрикнул Пётр и замолчал.
Лиза не выходила у него из головы. Днём и ночью он представлял себе её образ и чувствовал щемящее посасывание в груди. Порой сердце замирало, порой отбивало сумасшедший ритм, и Петька наслаждался новыми для себя ощущениями. Он каждый день ходил к дому прокурора и исподтишка наблюдал за окнами и дверью. Иногда ему везло, и он видел, как Лиза отправлялась за покупками или на прогулку с подружками, но чаще он простаивал просто так, испытывая непривычное томление и сладкое расслабление всех членов.
Как раз сегодня он с тревогой признался себе, что, пожалуй, любит её так, как никого прежде не любил, включая Сонечку, и собирался отказаться от грабежа их дома, как вдруг появился этот Федот…
– Петь, ты шуткуешь никак? – с тревогой спросил Степан, глядя в понурое лицо друга.
– Знал бы, где упасть, соломки б подстелил… – вздохнул Пётр.
– Да разве узнаешь… – Стёпа беспомощно взмахнул руками. – Это я понимаю так, что в участок нам идти нельзя – всех пришьют; идти на дело нельзя, и не идти тоже нельзя… Что ж делать-то?!
– Я знаю только, что мне плевать, что со мной будет, но ни Лизу, ни мамашу я в обиду не дам! – твёрдо сказал Пётр. – Я тут подумал: надо написать записку прокурору, где всё обсказать как следует; да чтоб он сделал вид, что уезжает на дачу, а сам бы вернулся с жандармами и всех бы повязал.