– Ничего не могу сделать: личное распоряжение господина майора, – кондуктор сложил документы.
– Помилуйте, Михей Фролыч!
– Пошёл вон! И ты тоже! – это адресовалось уже Петьке.
Он молча повернулся и в сопровождении конвойного побрёл на завод. Идти было далековато: четыре версты. На обед Пётр вернуться уже не успевал, да и смысла в этом не было, так что хлеб ему дали с собой.
Работа, на которую определил его злопамятный майор, была не из лёгких. Трудность состояла прежде всего в том, что глину заключённый должен был накопать сам, вывезти её – тоже; наносить воды и месить глину он тоже должен был сам, после чего приступить к выделке кирпичей. Здоровый каторжанин за день успевал сделать сотни две кирпичей, уставал при этом неимоверно, возвращался в казарму после всех остальных, уже под вечер.
Петьке же, который только-только оклемался после порки и горячки, следовало сделать кирпичей на треть больше, чем обычно, а значит, и копать, и вывозить, и месить глину он должен был больше и дольше остальных.
Настроение у него было самое мрачное. Несмотря на принятое решение о побеге, он прекрасно понимал, что силёнок у него пока маловато, а назначенная работа способствовала не укреплению организма, а его полному истощению. Тем не менее он утвердился в мысли выполнить указанный урок и не доставить майору ни малейшей возможности глумиться над ним.
Погода благоволила Петру: было не жарко и не холодно, как раз то, что нужно для тяжёлого физического труда. Он принялся за дело, не давая себе никакой поблажки. Через несколько часов почувствовал, что смертельно устал, что дрожат ноги, болит спина, а пот заливает глаза, но не остановился, а упрямо продолжал месить глину и лепить кирпичи. К середине дня была выполнена ровно половина урока – сто пятьдесят кирпичей. Петька разрешил себе сесть в тенёчке, поесть хлеба с водой и немного отдохнуть. Дрожащими руками он поднёс ко рту кусок и понял, что есть ему совершенно не хочется, и даже наоборот – мутит при мысли о еде.
– Дело плохо, – пробормотал он и отвалился на спину.
– Эй, паря! Ты как, жив? – это конвойный, молодой парнишка, забеспокоился: как его подопечный.
– Боишься, что влетит, ежели помру? – ухмыльнулся Пётр. – Не боись, жив пока!
– Ну, гляди, урок-то у тебя ещё не выполнен, осатанеет господин майор…
– Ещё чуток полежу и встану.
– Ты что хлебушек-то не ешь? – не успокаивался конвойный.
– Муторно мне, – не открывая глаз, отозвался Петька. – Не хочу.
– Ты это… как звать-то тебя?
– Петром.
– А я Алексей; ты, Петруха, съешь вот сахар и водицей запей, а потом и хлеба захочешь.