Петька открыл глаза и увидел прямо перед лицом кусок сахара, облепленный крошками табака и хлеба.
– Ты в кармане, что ли, его таскал?
– Ага. Да ты бери, не гребуй! – солдат улыбался, сощурив зелёные с крапинками глаза.
– Спасибо, – Пётр взял сахар. – А ты не боишься, что я вот сейчас нападу на тебя, винтовку отниму да и сбегу?
– Не, – помотал головой парнишка. – Ты не такой, как другие. Ты на моего старшего братку похож! Он тоже… добрый был…
– А что с ним?
– Убился, – солдат погрустнел. – Он кровельщик был, крыши настилал, значит, и сорвался, упал наземь… Домой его принесли, дохтура вызвали, а он сказал, что не жилец… И точно – два дня он у нас маялся, а потом умер. Хороший был…
– Ну, вот что, Алёха, – Пётр поднялся; под бесхитростный рассказ солдата он съел сахар, а потом и хлеб с водицей. – Ты, брат, не грусти! Кто знает, когда нам конец придёт, все под Богом ходим.
– Правда твоя, Петруха, – откликнулся конвойный и отошёл в тень; а Петька, наоборот, отправился лепить кирпичи под солнышком.
Он работал, стараясь не думать о том, что осталась ещё половина урока; изредка перекидывался словцом с конвойным, справедливо полагая, что сочувствующий из охраны ему не повредит.
К заходу солнца он вылепил-таки триста кирпичей, сдал работу, и они пошли в казарму. Шёл Петька тяжело, ноги не слушались, натруженные спина и плечи болели, но до поверки они всё-таки успели. Потом он мешком рухнул на нары и, совершенно обессиленный, закрыл глаза, желая уснуть. Не тут-то было! Саня, которого прямо-таки распирало от желания услужить, поднял его, заставил умыться и накормил заботливо оставленным ужином.
– Ты, Санька, что вертишься около меня, прям как жена? – усмехнулся Петька. – Гляди, мужики не так поймут…
– Да ну тебя! – обиделся парнишка. – Я тебе помочь хочу, а ты надсмехаешься надо мной! Вот гляди, не буду за тобой, болящим, ухаживать, тогда пропадёшь!
Он хотел ещё что-то добавить, да увидел, что Пётр спит сидя, и замолчал. Потом уложил его на нары, укрыл и подошёл к группе каторжан, которые занимали свободное время поделками из верёвочек.
На следующий день, утром, Овсянников самолично заявился проверить, как раздаются наряды. Когда очередь дошла до Петра, он спросил:
– Ну что, Иванов, выполнил урок?
– Так точно, ваше благородь.
– И что, сильно умаялся?
– Никак нет.
– А раз никак нет, – скривился майор. – То сегодня выполнишь двойную норму. Четыреста!
Петька промолчал, а вот из партии каторжан, готовых к отправке тоже на кирпичный завод, раздались нестройные реплики:
– Побойся Бога, ваше благородие!