– Нет, меня вернула к жизни ваша невоздержанность в выражениях,– вздохнула я.– И зачем вы привели сюда детей? Зачем им было видеть меня в таком состоянии?
– Они бы с меня с живого не слезли, откажи я им. Вчера эти Омены сломали мне два пальца на ноге, выломали зуб, который мне нарастили в Швейцарии, и испортили сауну. Хорошо, что я решил не идти в нее, а то бы гаплык мне. Ваш сыночек – Кулибин, зачем – то разобрал термодатчик, а потом снова его собрал. Но слегка подшаманив. И теперь банька больше напоминает пыточную. А выбраться из нее невозможно. Потому что при достижении температуры в этой адской камере смерти, ста градусов по цельсию, дверь блокируется намертво. И что – то мне подсказывает, что он неслучайно.
– Случайно,– подал голос Вовик.– Мне просто интересно было, как там все устроено. И пальцы вы сами сломали.
– Ладно, я сам виноват в своих бедах. Дал слово одной идиотке, что пригляжу за ее личинками. Больше не буду принимать решений на эмоциях. А вот ты, куколка, почему шляешься по коридорам, и пугаешь своим видом обывателей? Толстое привидение – это треш.
– Я ходила на процедуры,– вздохнула я.
– И зачем? – голос Седова мне не понравился. Уж слишком много участливого интереса сочилось из каждой буквы.
– Потому что к переведенным из интенсивной палаты пациентам персонал не ходит,– фыркнула я, почувствовав себя наконец человеком. – И поставьте меня уже на пол. Что вы вообще… Между прочим, я вполне могу сама себя обслуживать.
– Мам, не можешь. Ты упала. Хорошо, что дяденька Хлебушек прибежал,– поддержала мамонта моя дочь – предательница, прижавшись к наглому мерзавцу, как к спасителю.– Спасибо, Хлеб Огрович. И в туалет гостевой сегодня не ходите. Да, и завтра тоже.
– Устами младенца,– смущенно пробормотал Мамонт, как то странно косясь на Варюшу.– Я отнесу вас в палату и пойду выверну на изнанку ленивый персонал. Дети, в машину. Быстро. Пока я не передумал снова забирать вас домой.
– Не надо, персонал. Их мало они не успевают,– прошептала я, вдруг почувствовав себя счастливой. Нет, правда. Впервые за семь лет я чувствовала себя, как за каменной стеной. И дети послушались Седова сразу. Что странно. Обычно им надо повторить не менее семи раз. – И я сама дойду до палаты. Не хватало еще, чтоб мои соседки увидели…
– Ты не одна в палате? – снова взревел Глеб Егорович. Он вообще что ли не умеет нормально разговаривать?
– Вы слишком сильно меня сжали, мне больно,– простонала я, борясь с очередной волной головокружения. Только в этот раз оно оказалось странно – приятным.