– А знаешь, ты права. Завтра сходим в полицию и валите на все четыре стороны,– крикнул я ей вслед.– Я подпишу документы на увольнение. Любые. И ты мне ничего не должна. Просто исчезните из моей жизни.
– С удовольствием,– вредно отозвалась темнота.
Прасковья
Я переоделась, почувствовала себя увереннее и кипя злобой, направилась искать сына. Этот мелкий обормот сегодня укоротил мою жизнь еще на несколько лет. Права была Зайка, хотя ее методы воспитания всегда казались мне слишком радикальными. Но идея выпороть юного мальчика – гения, теперь не выглядели такой уж плохой. Мне казалось, что меня разорвет сейчас, и виноват в этом маленький ребенок? Какая глупость, зачем я вру себе? Я злилась сейчас не на сына, а на проклятого Мамонта. Наглого, беспардонного, кусачего. Это он виноват в том, что моя жизнь похожа на страшную сказку. Губа отозвалась щемящей болью, а в груди закрутились, заскрипели ржавые шестерни, замершие там семь лет назад, и вдруг ожившие. Он прав, этот гад. Нам совершенно противопоказано быть рядом. Абсолютно. И дети только мои. Им не нужен ненавидящий их мужик. Который никогда и не смог бы стать нормальным отцом. Такие, как Седов, просто априори не умеют любить.
Вовка и вправду сидел в кухне, вяло жевал румяный пирожок, созданный кулинарным гением Альбертовны и всхлипывал, сжавшись словно маленький воробышек. Из рваной раны на лобике мальчишки тела кровь, прямо на выпечку. Увидел меня, словно фурия, влетевшую в кухню, и испуганно поежился. Его вид мне не понравился от слова совсем. Ребенок явно пребывал в шоке, судя по застывшему пустому взгляду.
– Ма, я случайно. Я же нет знал, что там труба от бассейна. А она под давлением видимо была. Ты не ругай меня. И так голова болит,– хныкнул ребенок, прямо на моих глазах бледнея как полотно. Он вдруг выронил недоеденную выпечку и начал сползать со стула на пол.
Ругать? Да я, казалось, умираю от ужаса. Застыла, словно парализованная, забыв обо всем на свете.
– Ма. Надо Хлебушка звать,– испуганно пробасила Варюшка.
Моя дочь оказалась гораздо умнее и сильнее своей дурной матери. Нет, она не побежала никуда, просто открыла рот и издала такой трубный рев, что меня наконец отпустил липкий ужас из своих объятий, встряхнул и привел в адекватное состояние. Я бросилась к моему мальчику, упала на колени пред ним и …
– Не трогай, – громом прозвучал над моей головой рев мамонта, похожий на иерихонскую трубу, оповещающую о всех карах вселенной. И если бы я не была в состоянии близком к истерике, то могла бы поклясться, что великолепный, самый умный и нахальный Глеб Егорович пребывает в состоянии пограничном между паникой и растерянностью. Но никогда в жизни чертов Огр бы не признался в своей беспомощности. – Я сам. Чего встала, двери открывай. Эй, Параша, мать твою! Ау, ты здесь? – заорал Седов. – Машину водить умеешь?