– От самца человеческого рода, по крайней мере,– голос Пани задрожал, и мне показалось, что воздух исчез, словно в черную дыру затянутый.– Слушайте. Почему как только мне начинает казаться, что вы еще не совсем безнадежны, вы снова превращаетесь в козла?
– Ты уж определись, козел или мамонт,– зарычал я, больше не в силах бороться с горячим желанием заткнуть мерзавку. Чертова баба затрепыхалась в моих руках и попыталась лягнуть меня, но я был настороже.
– Пусти,– пропищало это недоразумение,– что ты себе позволяешь? Я не…
Я ей не дал договорить, просто вжал в себя, впился в ее гребаный рот губами, и провалился в какой – то совершенно безумный вихрь удовольствия, не обращая внимания на кулачки стучащие меня в грудь. И эти удары становились все реже, с каждой секундой одуряющего сумасшествия.
– Ты… – выдохнула Параша мне в рот. Посмотрела прямо в душу своими ведьмячьими зенками. Обмякла, повисла в моих объятиях, словно сдаваясь. Черт, как у нее получается делать так, что я чувствую себя реально козлом? Нет, даже не козлом – козлищей.
Я разжал, сведенные судорогой руки. Господи, да что творится со мной? Может психиатра посетить? Пусть мне сделают лоботомию, а не вот это вот все.
– Ну что? Сейчас я был похож на человека по ощущениям, детка?– зло прохрипел, отталкивая ее от себя. Да, она права, зверем быть проще. Спросу меньше. С чего я вообще поплыл? Дети ее не мое дело, И она, эта дура, которая сейчас, кажется готова была меня растерзать.– Или тогда, когда ты зоофилка. И тебе больше нравятся рогатые парнокопытные? Тогда, велкам. Ох, прости, я совсем забыл, ты же даешь только мамонтам, предварительно как хавронья, вымазавшись в креме – чииз? Вспомни, куколка, как ты слизывала с меня эту сладкую гадость семь лет назад, тогда я не был тебе так отвратителен? Твой язык исследовал меня с головы до ног. Ну же, куколка. Сколько же мамонтов у тебя было? Даже не знаешь, наверное, кто отец антихристов. Тоже мне, шлюха непорочная.
Она вдруг встрепенулась. Я даже среагировать не успел, щеку обожгла пощечина. Шрам загудел, отдаваясь старой болью, которая меня отрезвила. Прасковья уставилась на меня, ожидая реакции. Но страха в ее лице я не увидел. Наоборот – боевую решимость, злость, обиду, черте, что еще. Что – то такое, что выбило из меня остатки разума.
– Меня от тебя тошнит,– выплюнула Параша.
– Это от того, что крем был жирный.
– Правильно,– ехидный голос Борисыча прозвучал словно в вакууме, потонул в треске электричества, возникшего между мной и этой фурией.– Мальчику как раз сейчас именно вашу драку надо было увидеть. Ему после травмы очень нужны сильные эмоции.