– Дядя Глеб, вы что обидели маму? – тонко спросил мальчик, закутанный в одеяло. Я посмотрел на ребенка, стоящего рядом с Борисычем. В глазах плыли яркие красные круги, доводящие до белого каления. Сейчас у меня было желание просто сесть в чертову колымагу и свалить позорно поджав хвост. Ну, по крайней мере у меня нет детей. Что я себе напридумывал?
Посмотрел, как Прасковья грузится в машину, прижимая к себе бледного сына и только теперь почувствовал, что задубел, как проклятый, вмерзший в льдину мамонт, мать его за ногу.
– Борисыч, чего я должен? – глянул на доктора, задумчиво трущего переносицу.
– Даже не знаю, что сказать, Глебка. Придурок ты,– хмыкнул доктор, поднимая с земли свою шапку. – Вот сколько лет тебя знаю, никогда не думал, что мозг у тебя с орех.
– Ты берега то не путай,– устало прорычал я, так просто, для острастки. – Денег сколько, скажешь. А за языком следи, а то ведь я разозлюсь.
– Ой, как страшно,– фыркнул чертов коновал, почесав бородку.– Мальчику покой, завтра заедешь ко мне, покажу кое-что интересное. Попробуй только не явиться, я позвоню Альбертовне. А деньги свои, засунь себе…
– Хорошо,– пообещал я, просто чтобы лепила отстал. И тут же забыл о своем обещании.
Прасковья молчала всю дорогу. Пела что – то своему ушастому, а меня игнорила, словно пустое место. Чувствовал я себя паршиво, выглядел наверняка тоже.
Начало светать, когда я припарковал джип на подъездной дорожке дома. Прасковья дремала на заднем сиденьи, прижав к себе сына.
– Дайте ребенка,– сказал я шепотом, перехватывая из рук женщины легкое детское тельце,– не хватало еще, чтоб вы уронили мальчишку.
– С чего бы это? Сама донесу. Своя ноша не тянет. Не утруждайтесь.
– Слушай, Параша. Я там наговорил лишнего. Извини, это нервы. Ну и ты сама, конечно, тоже… Завела меня, – ни с того ни с сего сорвались с моего языка совершенно несвойственные, незнакомые мне слов извинений. Я уж и не помню когда у кого – то прощения просил.
– Знаете. Прощать мне вас не за что. Вы ведь правду сказали. Точнее, это ваша истина,– устало улыбнулась Прасковья, скривив свои розовые губы, пахнущие малиной.– Вы и так очень много внимания уделяете мне и МОИМ детям,– выделила она голосом слово «МОИМ».– Так что я еще благодарить вас должна.
Надо же, нахалка. Она ведь сейчас ставит меня на место вот так, запуская свои лапы в мою душу. Такая миленькая, смиренная горгона. Эдакая страдалица, мать ее. Я значит перед ней расстилаюсь, а она меня еще больше втаптывает. Мерзавка.
– Хотите совет? – чувствуя что завожусь, прокаркал я, выхватывая у чертовой бабы из рук спящего ребенка. Хотя, мне показалось, что он один глаз приоткрыл на миг. И теперь просто притворяется. Что еще ожидать от исчадья, рожденного толстой дьяволицей не пойми от кого? – На вашем месте пацана я бы законопатил в военное училище, там бы его вымуштровали, у него бы сил на диверсии не осталось. А девчонку в закрытый пансион. Ей с такой матерью рядом нельзя расти. А то начнет тоже из тортов выпрыгивать.