– Ты чего тут делаешь? – дернулся собираясь повернуться к уткнувшейся ему в спину Кате.
– Не поворачивайся! Прошу тебя, не надо! – взмолилась рыдающая девушка, – у меня шея затекла, решила к тебе перелечь, думала ничего страшного, подумаешь, ведь было уже всё…, дура…, а от тебя пахнет…, как от папы моего, – взвыв, прижалась к нему всем дрожащим как в лихорадке тельцем, обхватив, обняв его судорожно комкающими футболку руками.
– Я думала, что этот запах давно уже забыла. Папа умер когда мне только-только восемь лет исполнилось, – загнусавил искалеченный жизнью ребёнок немного успокоившись, – силикоз лёгких, на «Азовстали» пахал как проклятый, надеялся, что нам, за его ударный труд, квартиру дадут. Мама тоже, там же. Когда она в ночную уходила, я с папой спать, всегда вместе с ними, одна боялась. У нас по ночам в общаге ужас, что творилось. Особенно после аванса и зарплаты. А когда папа умер, тут и перестройка подоспела, то есть "поспела", Союз развалился и все, кто куда. Вот мы с мамой сюда и рискнули. Сначала совсем трудно было. Потом как-то полегче стало, когда мама на постоянную в торговый центр устроилась. Мы даже решились ипотеку взять, и тут девяносто восьмой. А у нас ипотека в валюте. В-общем, влипли по самую жопу. Тут он, как чёртик из коробочки и появился…
– Кто?
– Отчим. Вахтовик, северянин. Поначалу вроде всё нормально было. Четырнадцать мне было, когда он меня в первый раз. Я маме пожаловалась, а она мне говорит, чего, ты, мол, выдумываешь? Сделала вид, что не поверила, ипотеку то надо платить. Я потом уже поняла, что всё это из-за денег. А он насидится там, месяц, на вахте, "наголодается" до одури, прилетит и "пердолит" нас по очереди, то её, когда она дома, то меня, когда она на работе. Зато ипотеку досрочно выплатили. Как раз, мне восемнадцать и квартира уже наша. Вот он и предложил это дело отметить, хватит типа говорит в прятки играть, "желаю чтобы всё и сразу", одновременно то бишь, втроём, на три дня мы "забег в ширину" устроили. Он кроме бухла ещё и травки достал, чтобы ваще всё шикарно было. Может поэтому он их и увидел…
– Кого?
– Чертей, кого же ещё?
– Да ладно тебе.
– Чего ладно то? Без ладно, прохладно. И я их тоже увидала, наверное, потому что "пыхала" вместе с ним, а мама нет, ничего не видела. Она не курила, только водку пила, сморщившись, как отраву, лишь бы поскорее отключиться. Это и случилось, когда он её, в отключке лежащую, в попу отдолбил, кончил, слазит такой довольный и мне, передай, мол, косячок, я за "бычком" недокуренным потянулась, слышу, а он как бык недорезанный замычал, повернулась, а он сидит весь синий, глаза вот-вот из черепа выскочат, и пальцем вокруг себя тычет. Вонища такая, обосрался он. А я за пальцем его, башкой верчу, а их! Как в цирке, битком набитом! Улюлюкают, хохочут! То ли пальцами, то ли копытами в нас тыкают! Рожи такие страшные, что их и описать невозможно. И я понимаю, что они именно над нами смеются…, в-общем, отчим сбрендил после этого, дебил-дебилом, сидит целыми днями и слюну пускает, мычит что-то нечленораздельное. Я маме говорю, давай выбросим этого козла на улицу, тем более, что он у нас и не прописан, и нет никто, и звать его никак. "Жалко", говорит, а меня ей говорю, тебе не жалко было?! И тебя говорит жалко и было, и есть. Так отдай тогда его, говорю, в дурдом, если тебе на улицу его жалко. А она, там говорит, в дурдомах не лучше, чем на улице. Короче, собралась я и ушла от неё, не могу, до сих пор не могу этого козла видеть. Потому что, из-за него приохотилась я к этому, не могу без секса, причём извращённого, и с нормальным парнем сходиться боюсь, мало ли чего…