– Он ничего не нарушал! – закричал Никита и кинулся к Олегу, хватаясь за решетки, – он спас меня. Я подскользнулся и чуть было не упал на пути, а он вовремя подхватил меня.
– А зачем же ты кричал, что к тебе пристал извращенец? Ты понимаешь, что оговорил человека! – пытаясь выдавить из себя строгость, произнесла сержант Журавлева.
– Не знаю, – оправдался Никита, – может я испугался, вот и закричал первое, что пришло в голову.
– Вот заводи после такого детей, – заворчал Романюк. Что за поколение?
– Прекрасное у них поколение, – поддержала Никиту Журавлева, – они намного умнее нас с вами. Только вот я одного понять не могу, – обратилась она к Олегу, – а почему вы не захотели взять детей из детского дома? Вы не рассматривали этот вариант?
– Да, интересно послушать, – Никита скрестил руки на груди и вопросительно посмотрел на Олега своими большими карими глазенками.
– Не хочу никого обидеть, но лично я этот вариант не рассматривал от слова «совсем», – начал было Олег, поглядывая на мальчишку.
– Да, – с ехидством перебил его Никита, – и что же с детдомовцами не так? Убогие они может быть какие или больные? Наверное, заразные прокаженные?
– Не мели ерунды, – окоротил его Олег, – причем здесь больные. Во-первых – свое, оно всегда ближе к сердцу, а чужое…
– Чужих детей не бывает, вы слышали когда-нибудь об этом? – сержант Журавлева раскраснелась от гнева.
– Я никого не хотел обидеть, простите меня, – затараторил Олег, – вам женщинам проще, в вас уже с рождения заложены гены материнства. Мы же мужчины, как коты, мы чужое потомство на своей территории не признаем, такова уж природа.
– Если бы у всех женщин был развит материнский инстинкт, детские дома не были бы переполнены. И к тому же, коты и свое потомство не признают, сами по себе бродят по свету, – еще больше возмутилась Журавлева, – только вот, вы себе не льстите, вы не кот, вы монстр!
– Да, самый настоящий, – накинулся на него Никита, и только Романюк, чувствуя, что ему отчасти близки жизненные убеждения Олега, молчал.
– Вы поймите меня, ведь не последнее дело в этом вопросе играет генетика, – поспешил оправдаться Олег,– у кого родители были наркоманами, у кого преступниками и алкашами. Это дурные испорченные гены, они как сорняки в красивом огороде. Я, может, потому не хочу детей, что я и есть этот самый сорняк, не достойный размножаться. Мои родители отказались от меня еще в раннем детстве. Как-то однажды, уже в подростковом возрасте я вскользь услышал от кого-то из воспитателей о том, как меня нашли соц службы. Я слонялся по запущенной, холодной хибаре грязный и оборванный, почти истощенный, в то время, как моя мать в беспамятстве дрыхла на диване, в стельку пьяная. Я оговорился, мои родители не отказались от меня, они, не просыхающие от пьянства, просто не смогли бы этого сделать. Им было на меня наплевать.