уже третий день.
Посадив Любу в машину, достаю из-под сидения щетку и в третий раз за
день принимаюсь расчищать машину.
— Где ты живешь? — дую на руки, оказавшись в салоне.
— На Пилотах.
— Далековато.
— Я привыкла.
— Одна живешь? — спрашиваю, посмотрев на тонкий профиль.
— Угу, — снова стреляет в меня глазами, почувствовав в моей вопросе
громадное двойное дно.
Не могу сказать, что его там нет, но мой вопрос имел под собой немного
другую основу. Прежде всего я бы хотел знать, что меня обойдет стороной
счастье случайно встретить ее братца. Что-то мне подсказывает, что рад он
этому не будет, хотя его мнение волнует меня на полсотых процента.
— У тебя кроме брата нет родственников?
— Нет, — пожимает плечом, глядя в окно.
Ясно.
Когда въезжаем в забитый новостройками спальный район, Люба подается
вперед, говоря:
— Вот здесь направо, и потом еще раз…
Петляю по узким дворам, ища свободное место, и это целая экспедиция. Я
капитально отвык от спальных районов, потому что уже три года живу за
городом. Впихнув машину в узкий боковой карман, отстегиваю ремень и
поворачиваю голову. Откинув ее на подголовник, делаю глубокий вдох.
Если подсознательно я рассчитывал на то, что меня “отпустит”, то этого не
случилось.
Люба смотрит на меня выжидающе, щелкая застежкой своего ремня.
— Продолжим? — стучу пальцами по рулю.
Развернувшись в кресле, она усаживается полубоком, подтянув под себя
одну ногу.
Поставив на бардачок локоть, лениво роняю руку и обхватываю ладонью ее
шею.
Кожа нежная и теплая. Сидящая передо мной девушка тоже. Нежная и на
вид чертовски тёплая.
Пробравшись пальцами под воротник шубы, поглаживаю затылок, который
успел изучить, пока помогал ей одеться.
— Здесь? — спрашиваю тихо.
Мультяшные ресницы вместе с веками опускаются вниз.
Большим пальцем очерчиваю тонкую скулу, наблюдая за тем, как сбивается
у нее дыхание и приоткрываются губы. Облизнув их, замечает:
— Вы жулик, Александр Андреевич…
Нехотя улыбаюсь.
Подавшись вперед, склоняю голову и спрашиваю:
— А ты не этого хотела?
Схватившись за мое плечо, коротко выдыхает, а потом вообще перестает
дышать.
Надавив на ее затылок, вжимаю мягкие губы в свои.
Они размыкаются по первому требованию моего языка, и они настолько, твою мать, нежные и полные, что я отстраняюсь раньше, чем успеваю
предпринять что-нибудь еще.
Слизнув с губ привкус карамельного латте, внутренне чертыхаюсь.
Распахнув глаза, Люба втягивает в себя воздух и сглатывает так, что я
чувствую движение ее трахеи под своим пальцем.
— Я бы поцеловал тебя и без этой игры, — провожу им по еще влажной
нижней губе.