Зачерпнув ложкой, не глядя, проглотил уваристую кашу. Открыв рот, покраснев, как свекла, что- то прорычал, – все поняли, что – и выплеснул варево! " Что это???" – испуганно прошептала мама.
Люся слышала львиный рык отца и затаилась в бане, под лавкой! Отец, на правах Главы семьи и Главнокомандующего, с орудием воспитания в руке, по такому случаю выдернутого из штанов и готового к немедленной экзекуции, с грязной ложкой в другой руке воспитывал свой личный семейный состав : жену и двух сыновей. Объясняя им, для чего дадена человеку голова, а не тыква. И раз уж этот человек собирается в школу, а не в свинарник, должен думать головой, а не тыквой!!!
И где этот человек, от которого одни неприятности: то платье порвет, повиснув на заборе, то соседского Петьку крапивой отстегает! " А пусть он не лезет”,– пискнул брат. Отец показал ему ремень и продолжал ужасные разоблачения: "А то этот человек поставит картошку варить, без соли, без воды, а сама пошла на лавочку, посидеть с бабами! И печку разрисовала, цветами! И где только краску нашла! "
Люська, бледная, с грязной шеей, с распухшим, красным носом тихонько подвывала, слушая отцовы раскаты. Пощупала голову – голова, как голова, а не тыква, и горько горевала: " Зачем я только родилась на свет". Слезы лились ручьем! Да как и не плакать-то: совсем она никчемная девчонка. И жалко Люське маму, братиков и отца,-вот как он сердится и почему – то всё на баню смотрит! Но больше всего жалко было себя: как теперь дальше жить? В огороде? Под грибком? Мама отобрала у отца ремень: " Всё, хватит, развоевался! Иди, затапливай баню, буду мыть армию!" Мама повернулась, и сердце ее сжалось: на пороге бани несчастная, худенькая, прислонившись к косяку банной двери, опустив ручонки и голову, сидела Люська, шмыгая носом. Ее рыженькие косички горестно повисли грязными сосульками. "Доченька"– окликнула ее мама тихонько.
Та повернула голову – и такой чистый, сияющий свет синих глаз, полных слез, любви и раскаяния выплеснулся на родных! И Люся заплакала, громко, со всхлипом, с облегчением и надеждой, бросилась к маме, уткнулась в ее руки: "Мама, я не нарочно! Я хотела, чтобы шея была белая, как у лебедя!" Братья прижались к ней, а мама обняла их крепко-крепко, связав единой кровной ниточкой Материнской Любви и ласки. Так они стояли и плакали, а больше и громче – Алёшка. Любил он это дело -пореветь!
Отец, крякнув, спросил:”А что, дочь, может и мне помыть шею твоей кашей?” "Сиди уж, лебедь",– засмеялась мама. Истопили баню, и скоро из зеркала смотрела на Люську хорошенькая девочка: синие глазки, розовые щёчки. И коленки, и пятки отмылись!