Барон, торопясь, будто опасаясь, что его прогонят, ринулся в подсобку.
Он хотел расцеловать дорогую Отти, но она была непреступна, даже слишком бледна. И он тоже чувствовал непомерную вину перед ней, потому боялся приблизиться к ней.
–Зачем ты пришёл…– укоряла устало и вымученно Оттавия,– Нам нужно навсегда расстаться, Орин. Ты женился на моей падчерице.
Юноша пробовал шутить:
–Моё сердце буквально исполосовано ранами, которые нанесла мне ты своим пренебрежением.
–Перестань кривляться, Орин!
–Хорошо, я отброшу пафосный юмор и предстану перед тобой с открытой душой без защиты сарказмов, и ты сможешь убить меня своим ненавидящим взглядом.
Он замолчал и отвернулся.
Отта обошла вокруг, чтоб заглянуть в его глаза. Она хотела увидеть какое у них выражение, когда Филдинг не смеётся. Орин плакал: глаза покраснели и источали слёзы.
–О, Орин!– воскликнула женщина и бросилась в объятия любимого человека.
Теперь плакала она. Со слезами обида прошла.
Филдинг улыбался и шептал ей:
–Всё теперь будет хорошо, мы ведь опять вместе.
«Как сказать Орину, что я жду ребёнка от мужа его сестры? Не буду говорить, вдруг будет выкидыш…»– с ужасом думала Оттавия.
Она смотрела на него и смотрела.
–Как долго я тебя не видела…
Наяда откуда-то прознала о похождениях брата.
Она вошла в его кабинет на следующий день и жёстко бросила ему в лицо:
–Ты – позор семьи.
–Просто позорище,– кривлялся плут.
–Наше честное имя склоняют теперь все, кому не лень!
–А мужья тех кумушек, что любят чесать языками, значит, благочестивые святоши?
–Бывать в домах терпимости не вменяется каноном приличий. Туда идут те, чьи жёны не хотят рожать каждый год, как крестьянки-крольчихи. А вот крутить романы с замужними дворянками в нашем обществе порицается.
–Значит, у тебя всего один ребёнок от Нормана потому, что ты избегаешь своего любимого мужа? Или он уже не любимый?
Звонкая пощёчина на минуту усмирила Орина. Он тёр щёку, но злость вновь возрастала в нём.
Брат продолжал обвинять сестру:
–Ага, правда нам не по душе…Так зачем лезть в мою душу? Зачем? Думаешь, мне легко? Думаешь: я только и делаю, что наслаждаюсь жизнью? Думаешь, у меня нет совести, и мне не жаль жену? Думаешь, мне приятно встречаться с Освальдом Боу? Или видеть упрёк в глазах всех Малевольти? Думаешь, мне не тяжело отрывать Отт от груди и посылать домой к старику-мужу?
За обедом Лэсли и Норман непринуждённо болтали о всякой ерунде. Много шутили и смеялись.
После трапезы Наяда замешкалась, положила руку на плечо мужу, задержав его.
Оставшись наедине, жена выложила:
–У меня вызывает подозрение Ваша особая благосклонность к Лэсли.