Я пошевелила пальцами.
— Так... ты можешь мне их вернуть?
Человек в капюшоне повертел в пальцах мое удостоверение.
— Давай сначала поговорим вот об этом.
— А что с этим не так?
— Тебя зовут Ноэль Чарлстон?
— И что c того?
— Тебя назвали в честь Рождества. (Имя «Ноэлль» происходит от французского «Noёll», что в переводе означает «Рождество»— Прим. пер.)
Я фыркнула.
— Меня назвали в честь...
«Одной из самых богатых основательниц розничной торговли». Я прикусила язык. Мне совершенно не хотелось, чтобы это спасение превратилось в похищение ради выкупа.
— В честь чего? — он с такой ловкостью крутанул удостоверение костяшками пальцев, что у меня пересохло во рту. На ламинированной фотографии остался кровавый след.
Я шагнула к нему, вопреки отчаянному желанию убежать.
— Меня зовут Элль. Просто Элль, отдай мне мои вещи и отпусти.
— Это вряд ли, Элль. Во всяком случае, пока.
Я замерла.
— Прошу прощения?
— Ты меня заинтриговала.
— И что?
— А то, что меня в этой жизни мало что интригует.
— Почему?
Он подошел ближе. В холодном вечернем воздухе я ощутила тепло его тела.
— Потому что обычно я не трачу время на разговоры. Ты — исключение.
Я не знала, нравится ли мне быть исключением. Означало ли это, что он мог допустить и другие исключения — например, спасти меня, а потом причинить боль?
Я невольно содрогнулась. Взяв себя в руки, я рванулась к незнакомцу и выхватила удостоверение.
— Вот. Я забрала то, что принадлежит мне. У тебя нет причин злиться. Оно никогда не было твоим, — мои глаза остановились на деньгах. — Отдай их, и мы разойдемся в разные стороны.
Он улыбнулся. В темном обрамлении щетины мелькнули его ровные белые зубы
— Я так не думаю, Ноэль Чарлстон.
— Элль.
— Хорошо, Элль.
Незнакомец подошел еще ближе, сократив разделяющую нас дистанцию всего до одного шага. Когда он шаркнул своими черными кроссовками по рыхлому гравию и поднял руки, я невольно затаила дыхание.
Я напряглась, ожидая, что он сделает то, что не успели его сбежавшие приятели. Только пальцы незнакомца потянулись не ко мне, а к черному капюшону. Он медленно его сбросил, открыв свое лицо.
Взглянув на него, я забыла, как дышать.
Суровые брови придавали выразительности и властности проницательным темно-карим глазам. Темные, почти черные волосы волнистыми прядями ниспадали ему на лоб, уши и щеки, говоря скорее о дикости, чем об укрощении. Прямой нос и точеные скулы очень хорошо сочетались со щетиной, обрамлявшей его губы.
Черт, эти губы.
Они были мягкими, влажными и почти добрыми, при том, что все остальное в нем казалось грубым и жестоким.