— Этой, — хриповато откликнулся возчик.
— А далеко еще до деревни?
— Не-ет, версты две. Ты из городу, что ли?
— Из городу.
Вот хорошо, славно придумала! Теперь, если кто возчиков спросит, они скажут «Как же, видели! В Рубахину пошла». И пусть тогда Яков ломает голову, где могла баба спрятаться. Пусть винит себя и за то еще, что растерялся и сразу не схватил ее. Он мог бы. Мужик. Сильный. И на коне. А подумал, поди, спьяна, что v нее бомба. Клавдея выждала, когда обоз скроется за деревьями, вернулась на развилку и пошла к мельницам.
Глаз болел по-прежнему очень сильно, только теперь его не жгло, а как-то тупо дергало. Клавдея ниже спустила платок. С непривычки одним глазом она видела плохо, одолевала слеза, и оттого все казалось особенно плоским и очень близким к ней. От трудной ходьбы по мягкой дороге часто стучало сердце. Вон мелькают уже сквозь лесок острые крыши мельниц, их здесь полно на речке, через каждые сто сажен поставлены — Петрухино хозяйство. Сейчас она войдет в поселок, попросится отдохнуть в какой-нибудь бедной избенке, там просидит до вечера, и след ее потеряется. А потемну уйдет к Еремею.
Поселок разместился вдоль берега речки Рубахиной. Дорога, которой идет Клавдея, пересекает его поперек. Не следует присматривать себе избенку сразу со входа в поселок, тут чаще всего останавливаются, проезжающие. Лучше забраться куда поглуше.
Прямо впереди горбатый новый помост и настежь распахнутые широкие двери — въезд с берега в верхний этаж мельницы, куда помольщики на конях завозят зерно. Издали видно, что там нет никого, только высятся груды мешков. Внизу, под помостом, стоят невыпряженные кони, значит помольщики, сбросив мешки, спустились и зашли в каморку мельника погреться. От этой мельницы свернуть лучше влево, там ближе будет к выходу на дорогу, ведущую из поселка в Рубахину. Вот как петлять приходится из-за своей же неосторожности!
Клавдея поравнялась с помостом и, прежде чем свернуть налево, оглянулась. Дыхание у нее оборвалось. Мелькая шапками среди деревьев, уже у самого въезда в поселок скакали четыре или пять верховых мужиков. Среди них Яков и Черных — сельский староста. Как могли они так быстро смекнуть, что Клавдея повернула сюда? Вся ее выдумка теперь повернулась против нее же: она не выбросила, не затоптала в снег листовки.
Уголком глаза Клавдея успела заметить еще, что из ворот крайнего дома с ведрами на коромысле вышла женщина и направилась к речке. Если даже из лесу погоня не успела разглядеть Клавдею, им подскажет эта женщина, которая сейчас так хорошо видит ее в спину. Скорее, скорее избавиться от прокламаций! А куда их девать? Не помня себя, Клавдея вбежала в распахнутую дверь мельничного амбара, остановилась за высокой грудой мешков, сладко пахнущих спелой рожью, и вытащила все листовки. Под ногами у нее, в среднем этаже мельницы, скрежетали и ворочались жернова, а еще ниже грохотали огромные водяные колеса, заставляя вздрагивать бревенчатое здание. Клавдея, держа пачку красных листков, метнулась в одну, в другую сторону. Некуда, совершенно некуда здесь их спрятать! Опустить, закопать в ковш с зерном? Но они тут же размелются в жерновах и красными хлопьями вылетят в мучные лари, либо — еще хуже — целыми застрянут в желобе.