Драконы!..
Касси отпрянула.
— Мои братья и сестры, — сдавленно произнес Эйкке, но она почти не слышала. В горле бурлили рыдания, и Касси боялась только, что сейчас, прямо здесь, они возьму над ней верх, и несчастные пленники, столь стойко принимающие свою судьбу, услышат ее преступную слабость. От этой мысли из груди поднимался стыд, окончательно лишая дыхания, и Касси, чувствуя, что еще чуть-чуть, и она потеряет сознание, бросилась по коридору назад. Туда, на волю, где нет этих стен, нет этого запаха, нет этих стонов, нет этой боли, нет этой безнадеги. Где есть воздух, где есть небо, где есть свобода и где есть жизнь. Вдохнула уже только на середине лестницы — и тут же в голос, без сил разрыдалась, выплескивая только что пережитый ужас и понимая, что он останется с ней навсегда.
Не было мыслей, не было эмоций, одно только желание — чтобы все увиденное оказалось неправдой. Да не могут же дети томиться в подвалах, сидеть на цепях и так спокойно ждать своей смерти! У них столько всего впереди! И какая разница, какого цвета у них волосы?
— За что?.. — едва выдавила она, почувствовав за спиной Эйкке. Он ответил быстро и бесстрастно, как будто готовился:
— За то, что драконы.
Касси замотала головой, не желая этого слушать.
— Они же дети! — выдохнула она. Эйкке повел плечами.
— Дети драконов, — напомнил он, и Касси вдруг заплакала еще отчаяннее. Выбралась на поверхность земли, пробежала несколько шагов, будто не желая оставаться рядом с Эйкке, но потом остановилась, сгорбилась, закрыла лицо руками…
A Эйкке замер, так и не добравшись до конца лестницы, пытаясь понять, что происходит с Кассандрой и как ему на это реагировать.
Он следил за каждым ее движением с той самой секунды, как открыл окошко на ведущей в темницу двери. Должен был увидеть, как Касси воспримет подобное зрелище. Отшатнется брезгливо или загорится ненавистью к врагам? А может, и вовсе обрадуется их неволе: уж больно яростно она возражала ему, когда он пытался объяснить, что драконы такие же люди, как она. Готовился отпор давать, а сам до дрожи боялся услышать из ее уст какую-нибудь непростительную жестокость и разочароваться навсегда. Уж больно обогрела однажды Кассандра. Стала вторым человеком, которому он доверился всей душой. И лишиться этого ощущения было действительно страшно.
Когда брови ее сошлись у переносицы, а на лице появилось выражение омерзения, у Эйкке внутри все подернулось холодом. Но следом ее губы задрожали, а глаза заблестели, переполненные слезами, и Эйкке смешался, не решаясь поверить. Могла ли она плакать из-за драконов? Вид несчастных пленников способен был разжалобить даже камень, а Касси вроде бы не отличалась жестокосердием. Но понимала ли она, кого жалеет? Или решила, что это обычные дети?