Райк смотрел в землю, и слова неудержимо хлестали из него.
— Я бы мог его прикончить, когда он валяется где-нибудь пьяный, но он такой здоровенный, мне его и с места не сдвинуть. Тело найдут, и выездной судья меня отыщет. И как я тогда мамке в глаза смотреть стану? Если она все узнает. Я просто не представляю, что с ней тогда будет, если она узнает, что я такой человек, что может родного папку зарезать.
Тут он поднял голову. Лицо у него было разъяренное, глаза покраснели от слез.
— Но я могу! Я бы его убил. Ты только скажи, как это сделать!
Воцарилась тишина.
— Ну хорошо, — сказал Баст.
Они спустились к ручью, оба напились, а Райк умылся и худо-бедно взял себя в руки. Когда физиономия мальчишки сделалась почище, Баст обнаружил, что далеко не все пятна на ней — это грязь. Ошибиться было нетрудно: на летнем солнце Райк загорел до густо-орехового оттенка. И даже теперь, когда он был чистый, не так-то просто было догадаться, что это еле заметные следы синяков.
Но что бы там ни говорили, глаз у Баста был острый. Скула и подбородок. Темный след вокруг тощего запястья. А когда мальчишка наклонился, чтобы напиться из ручья, Баст мельком увидел его спину…
— Ну-с, итак, — сказал Баст, когда оба сели у ручья. — Чего именно ты хочешь? Ты действительно хочешь его убить или просто хочешь, чтобы он убрался подальше?
— Если он просто куда-нибудь денется, я не смогу спать спокойно: буду бояться, что он опять притащится, — сказал Райк. Потом немного помолчал. — Он как-то раз исчез на два оборота.
Мальчишка слабо улыбнулся.
— Так хорошо было, когда мы остались вдвоем с мамкой! Я утром просыпаюсь, а его нет. Каждый день был как день рождения. Я даже не знал, что мамка петь умеет…
Мальчишка снова умолк.
— Я думал, что он напился пьян, упал где-нибудь и наконец-то свернул себе шею. А он просто продал все шкурки, что добыл за год, и купил на все деньги выпивки. Полмесяца сидел у себя в охотничьей хижине, пьяный вусмерть, всего в миле от дома.
Мальчишка покачал головой, на этот раз более твердо.
— Нет, если он просто уйдет, рано или поздно он вернется.
— Я могу придумать, как это устроить, — сказал Баст. — Это уж мое дело. Но ты должен мне сказать, чего ты хочешь на самом деле.
Райк долго сидел и молчал, стискивая и разжимая зубы.
— Пусть убирается, — сказал он наконец. Слова как будто застревали у него в глотке. — Только чтобы навсегда. Если ты действительно можешь это устроить.
— Могу, — сказал Баст.
Райк долго смотрел на свои руки.
— Тогда пусть убирается. Я бы его убил. Но это неправильно, делать такие вещи. Я не хочу быть таким человеком. Нельзя все-таки родного отца убивать-то.