Во дворе женщина в темном платье осматривала рыбацкие сети. Девочка подошла к ней, схватила за руку. Женщина обернулась, посмотрела на Джеймса взглядом безмятежным, как у святой на картине, — она была ошеломительно красива.
У нее за спиной поднялась со скрипучего стула старуха и прошла мимо него в дом, к очагу. Вернулась с чашкой бульона и знаком велела ему садиться. Он опустился на каменную скамью, принял чашку, согревшую ему руки. Молодая женщина вернулась к сетям, а девочка, прислонившись к дверному косяку, разглядывала Джеймса.
Было совсем тихо, только волны шуршали по песку. Даже чайки не кричали. Джеймс пытался понять, о чем говорит старуха.
О мужчине, ее сыне и муже молодой женщины. Старуха рассказывала о нем. Мать и дочь не подавали виду, что прислушиваются, но молодая женщина замерла, а девочка вытянулась в струнку. Джеймс понял, что их мужчина ушел — умер? Должно быть, его убили французы, или голод, или море.
Он сказал: «Es triste»[137].
Старуха махнула рукой, как бы отметая грусть и мысли об утраченном сыне, но старые измученные глаза выдавали безутешность ее горя. Она указала на деревню ниже по склону и продолжала говорить.
Из ее слов Джеймс улавливал немногое. Но видел, что ставень оторвался и висит на одной петле, будто сломанное крыло, что из щелей каменной кладки выкрошился раствор, а сад заброшен и зарос сорняками. Лодки вытащены на песок. Затишье. Никакого движения. Даже чайки не летают и не кричат. Ни звука, кроме шороха волн. Ни души, кроме женщин и него, только они собрались здесь вчетвером.
В этом есть тайна, думал он. Все забыли о них, даже Бог.
— Y usted. — Старуха постучала узловатым пальцем по своему деревянному стулу, чтобы привлечь его внимание, а потом ткнула в грудь, показывая, что речь о нем. — Y usted, tambien.
— Que? Yo?[138]
— Ты покойник. Мертвый.
На этих словах молодая женщина в первый раз подняла голову и посмотрела на него. Он перехватил ее взгляд, но женщина тут же опустила лицо к сетям и продолжила работу, не произнеся ни слова.
«Я покойник», — подумал Джеймс.
Он прошел через смерть и вышел по другую сторону. Солдат, которым он когда-то был, все, что он делал и видел со времени вербовки, с того времени, как его отправили в Португалию и протащили через всю Испанию, грязь, кровавый ад, принесенный им сюда, убитый им человек — все это было смыто.
— Puedo, — заговорил он, так что обе женщины удивленно посмотрели на него, а молодую это даже заставило улыбнуться. — Puedo trabajar?[139]
Старуха засмеялась. Девочка — широко открытые глаза и белоснежные зубы на фоне оливковой кожи — смотрела то на мать, то на бабушку, потом снова на него.