— Петр Борисович Лейба, — отрекомендовался гость. — Вы хозяин Мызниковой усадьбы? Или управляющий?
— Господь с ва... — вспомнив о сложных отношениях незваного гостя и господа, Павел Егорыч осекся. — Хозяин последний еще зимой преставился. Управляющий поехал в город, бумаги у новой власти выправлять — и так и сгинул. Не знаете, что с ним случилось?
— Когда это было?
— В аккурат на Емельянов день.
Петр прикинул по времени.
— Точно ничего не скажу, искать нужно. Хотя, если не вернулся — либо чрезвычайка его забрала, либо... в эти дни как раз тут банда Гриши Коновалова гуляла, мог и попасть под горячую руку. Бумаги-то выправлять, небось, с денежкой ехал?
Приняв слова Петра за намек, Евсеев занырнул в стол и вытащил оттуда небольшой кисет, как для махорки. Кисет этот он выложил на стол, в аккурат посередине, но горлышком — к Петру и смиренно попросил:
— Уж посодействуйте, Петр Борисыч, за долю малую... Это не ерунда какая-нибудь новодельная, полновесные николаевские десятки.
Петр адресовал Евсееву вопросительный взгляд.
— Скажите там, в комитете вашем... не пройти, мол, в усадьбу. Нет дороги. Сами видите — взять тут нечего, а из людей только мы с Лизаветой остались. Не след бы тут чужим появляться, еще обидят барышню.
Возмущаться Петр не стал. Он, как никто, знал, что случалось всякое. И обидеть барышню очень даже могли. Тот же боец Ильин...
— Посодействуете?
— Что ж не уехали, пока здесь Юденич стоял?
— Хозяин не велел, — развел руками Евсеев так, словно ответил на все вопросы разом.
— А своей головы на плечах нет! И что мне теперь с вами делать прикажете? Про положение дел с усадьбой я обязан доложить и я это сделаю, как только вернусь. Вы не хозяин. Документов на усадьбу никаких нет. Владелец помер, значит — ничья усадьба. И подлежит национализации.
— Да пес бы с ней, с усадьбой, — вздохнул мужик. — Мне бы Лизоньку уберечь.
— Дочка?
— Дочка, — торопливо закивал Евсеев так, что сразу стало понятно — врет. И так бездарно, что на первом же допросе правда вскроется. Понял это и сам Павел Егорович.
— Что будет с барышней-то? Отпустят? Или... расстреляют?
Вот как было ответить на этот вопрос? Если честно — зависит от того, кто дело решать будет.
— Документы у нее... хорошие есть? Надежные?
Евсеев промолчал так красноречиво, что все дальнейшие вопросы отпали сами. Кроме одного.
— Так что, не посодействуете? Она ж ребенок совсем.
Это была та грань революционной борьбы, которую Петр терпеть не мог. Того же Гришку Коновалова вместе с "братишками" его отряд охотно и без малейших угрызений, повязав, выгнал к ближайшему оврагу, поставил на колени и оделил свинцом в бедовые затылки. А потом закидали лапником и забыли, в каком месте.