— Да, — отозвался Антон и я выдохнула с невероятным облегчением. — Но поговорить с ним не выйдет, извини.
— Почему? — Спокойно спросила я. Раз папа жив, я буду спокойна. Теперь это вообще не сложно. — Он сильно обжегся?
— Кирюш... — я как наяву увидела, как Багров трет подбородок, узкий и острый, как топорик. — Он почти не пострадал, но сейчас лучше, если все будут думать, что он при смерти. Он в отдельной реанимационной палате, для всего города — лежит в коме.
— Поклянись, — потребовала я.
— Пусть я стану импотентом, если соврал.
Я хмыкнула:
— Смотри, ведь проверю.
— Ки-и-ира... — голос Багрова изменился, неуловимо, но радикально. Сквозь изумление в нем прорезались самцовые нотки, — смотри, поймаю на слове. И... не отпущу, — последние слова он выдохнул так, что меня обожгло и шевельнулось паническое — а не слишком ли вольно я шучу?
— Сначала поймай, — фыркнула я, волевым усилием выбросив из головы лишнее.
Я выяснила, что хотела. Если Багров готов шутить и лепить подкаты, папа точно жив и умирать не собирается. В ближайшие лет тридцать — точно.
— Это была еще одна попытка диалога?
— Как деликатно, — зло отозвался Антон, — да.
— И? Что из под нас хотят? Денег? Услугу?
— Кровь.
Мне показалось, что я не расслышала. Или что-то не так поняла.
— Постой. Ты имеешь в виду... Убить? Папу? Или — всех?
Всех — значит и Соню. И ее еще не рожденного ребенка.
— Нет, Кира. Он говорил буквально. Кровь. Из вены. Хватит пятидесяти миллилитров. Но кровь Паши не пойдет. Сони — тоже. Нужна либо Юлина, либо — твоя. Почему так — я не понимаю. И — кровь сами возьмут. Чтобы исключить подлог. Это было условием.
Я вдохнула. Выдохнула. И оч-чень ровно сказала:
— Ты меня подстрахуешь?
— Спятила? — спросил Багров после почти минуты молчания, — тебе отец что сказал делать?
— Беречь мать. Это и делаю. Слушай, это не анонимные письма, не звонки, не травля в соцсетях. Взрывы и поджоги это голимый криминал, и если кто-то пошел на такое, он серьезен. И не отвяжется. А если он возьмет в оборот маму? Она же на транквилизаторы сядет до конца жизни, если, вообще...
Я не договорила. Антон промолчал. С очевидными вещами спорить трудно. Вообще, очень трудно спорить, если полностью согласен с оппонентом. Пауза затягивалась.
— Ну? — поторопила я.
— А ты-то сможешь? Уверена? — наконец прорезался он.
— Вот, заодно, и узнаем. Так как — подстрахуешь?
Багров грязно выматерился, так, как никогда не позволял себе выражаться при мне. И совершенно другим, сухим тоном ответил:
— Понашевский мне платит за то, чтобы я сдох за вас.
— Очень хорошо. Тогда до созвона, — я сбросила вызов.