— Я должен справиться с этой заразой, — Просто ответил Доминик. Слишком просто для него. Но священник неожиданно для Санитара пояснил собственные слова:
— Видишь ли, я всегда искал цель в жизни. Хотел стать кем-то важным, незаменимым. Новым святым, если угодно. Принести в мир так много добра, что… Не важно. Гордыня, скажешь ты, и будешь по-своему прав. Но не она вела меня. Нет, потребность в служении — вот что увидел во мне Господь.
Я долго думал, за какие же грехи Он услал меня в этот маленький, совершенно не важный город совершенно другой конфессии. Но после Катастрофы мне все стало ясно. Я нужен людям, нужен человечеству, чтобы остановить Конец Света. Лишь наша вера повергнет в прах дьявольских отродий. Я вижу, ты такой же. Ты мечтаешь спасти этот город. Поверь, в моем лице ты найдешь самого преданного соратника, самого дорогого друга, самого полезного союзника. Мы вместе способны остановить этот кошмар, ВиктОр. Боюсь, порознь у нас станет слишком мало шансов.
"Все, вот они — карты на стол. Доминик разыграл самую сильную свою карту — искренность. Да, падок я на нее, что и говорить".
Санитар колебался. Он сам видел, что никто больше, чем Мессия в кресле напротив не заинтересован в очищении города и уничтожении нежити. Но вот его личность…
Фанатизм самого дурного пошиба. Низколобые мусульманские террористы даже рядом не стояли с этой мягкой, но неумолимой силой. Воистину, soft power — любимое оружие Европы. Еще более опасное и непредсказуемое в руках таких как его визави. С абсолютной верой в собственную исключительность, тем более жуткой, чем более выдающийся ум ее проецировал.
Это был настоящий религиозный фанатизм, дух святой инквизиции, что вдруг появился через маску преподобного отца, просочился сквозь прикрытые улыбкой и толстыми стеклами очков глаза.
Фанатизм Джордано Бруно и Савонаролы, Яна Гуса, Робеспьера, папы Урбана II. Доминик верил в свои речи, в свое предназначение и особый путь. Люди интересовали его лишь как полезные инструменты или досадные помехи. Иногда, в случае Санитара, как возможности, перепутье. Но никогда — как субъекты. Те, с кем можно считаться.
Его улыбка походила на последнего настоящего президента Америки — Рональда Рейгана. Тот тоже верил в свои речи, в четыре свободы, в правительство людей над людьми ради людей. И готов был на все, чтобы претворить эти идеалы в жизнь.
"Мое первое впечатление было хорошим… Рузвельт в самом деле обладал доброжелательной улыбкой, улыбкой "Колгейт". Но, на самом деле эта жизнерадостная маска прятала фанатизм самого твердого сорта. И вот здесь — драма. Опасный ублюдок. Он был готов убить три четверти человеческого вида, чтобы выжившие жили в демократии" — Так отзывался о Рейгане французский интеллектуал и фашистский коллаборант Пьер-Антуан Кусто.