Чертовка знала об этом, не могла не знать! Она обнимала его своими мягкими руками, одуряюще женственно пахла, провокационно шептала благодарности на ухо, прижималась своими упругими формами к его груди. Теперь ее бедственное положение выдавала только легкая неуверенность на лице и немного скованная поза. От страха, но не к самому хитокири, а, наоборот, что он не примет, оттолкнет.
Чувство горячей благодарности вкупе с понятным женским интересом к сильному, надежному самцу, даже потребностью, а также нужда в простом человеческом тепле и желание вновь почувствовать те, другие, приятные эмоции и удовольствие, которое они не так давно получали друг от друга.
Она и сама запуталась во всех этих ощущениях, эмоциях, остатках былых чувств и многом другом. Сначала была лишь понятная радость от встречи с кем-то из прошлого, затем — гигантская, до слез и комка в горле при одном упоминании — благодарность.
Не за спасение жизни, нет. За теплые слова, за поддержку, за согласие быть рядом, терпеть ее. Потом — за возврат к нормальной жизни, за богатые, великолепные, невозможные условия, вроде вкусной еды, горячей ванны, привычных прихорашиваний. Свободе выбора, которой у нее не было уже слишком давно.
Восхищение им пришло незаметно, как будто всегда оставалось в ее личности. Та подавляющая аура превосходства, та сквозящая в движениях мощь старого друга "Саввы", которую она не стала озвучивать, но про себя восхитилась. И даже возбудилась. Эта аура вызывала прилив горячей волны в груди. Ей казалась очень волнующей мысль увидеть давнего партнёра в иной, более доминантной роли, и от этого ощущения сладко тянуло внизу живота.
Добавить ко всему расслабление от ванны, мысли девушки, в которых она накрутила себя в стиле "сейчас или никогда", ее отчаянное желание сделать все как прежде, и получим — женщину, которая хотела своего мужчину как майская кошка, почти теряя разум от желания, нетерпения и предвкушения.
Из всего этого Санитар не понял почти ничего, лишь очередной раз поразился женской приспособляемости да лицедейству, которое заставляло их выглядеть на все сто в любой ситуации. Даже после бытия чего-то между заключенным ГУЛАГа и узником Освенцима.
"Я бы только в себя приходил пару дней. Да что там, неделю! Именно столько…" — Он не успел ни закончить мысль, ни погрузиться в меланхолию от воспоминания о Коловрате. Жесткие искусанные губы Иры требовательно нашли его собственные, накрыли в отчаянном поцелуе, а точеная женская ладошка накрыла его ладонь, сама потянула жилистые пальцы парня вниз, к краю футболки, к мягкой, упругой груди. Она устала ждать от него ответа, психанула и бросила на кон все. Пан или пропал.