И вот я все лежу и лежу себе наверху многоэтажки, задумчиво глядя по сторонам: то вниз и вдаль – на проезжающих мимо машины и вечно спешащих по делам людей, то вверх – на тревожное небо с угрюмо бегущими куда-то облаками и изредка пролетающими галочками самолетов. Лежу и словно растворяюсь в тихом мире, одна-преодна на всем белом свете, охваченная неизвестно откуда взявшимся счастьем, изысканным, точно предвкушение полета. А вокруг – ни души!
Голуби уже привыкли ко мне и сами подлетают, раскрывая доверчивые клювы, курлыча, курлыча…
Крысы – ниже живущие соседи – проворно выхватывают у меня добычу, уносят ее куда-то во тьму, в норки, и незамедлительно возвращаются за новой порцией. А, насытившись, довольно трутся мордочками о мои берцы.
Часа через четыре я, довольная, прихожу домой, предварительно купив на рынке у бабушек несколько свежих вязанок лекарственных растений.
И так пошла-поехала, так потекла моя двойная жизнь…
– Ты не знаешь, где мои старые спальные мешки, который я брал на плато Путорана? – спросил меня как-то Эрик. – Ну, те, что списаны за негодностью?
– Так их у нас еще в прошлом году на даче украли, – невозмутимо соврала я в очередной раз, как ни в чем не бывало.
Оба спальника были едва ли не единственным… реквизитом человеческой жизни, принесенным мною в заветный тайник на случай резкой перемены погоды. С ними я смогу проводить прохладные ночи на крыше, в то время как муж долбит кайлом горы где-нибудь в тысячах километрах отсюда. Вернее, не сам долбит, а только руководит…
Ах да, забыла представиться! Зовут меня – Конкордия. По мужу я – Эрикссон, по отцу – Зимоглядова. Мне чуть больше двадцати лет согласно новому, медицинскому удостоверению личности, выданному ВОЗ после успешного завершения процедуры увеличения продолжительности жизни, и чуть больше пятидесяти согласно старому российскому паспорту. Омолодиться мне помог Эрик, эмигрировавший в Россию задолго до Мирового Исхода 2035 года: однажды повстречав нас с мамой на юге, именитый ученый взял, да и увез меня в Заполярск – нынешний New-Land, один из северных захолустных городков, которые в преддверии Мировых Катаклизмов власти отдали предприимчивым и зажиточным мигрантам, получившим статус беженцев. Так Карелия, Мурманская, Архангельская области и Коми стали заново отстраиваться силами приезжих из Хельсинки и Глазго, Упсалы и Осло, Анкорриджа и Рейкьявика…
По правде говоря, поначалу я боялась уезжать так далеко на Север, думая, что начавшееся Всемирное Потепление не коснется тех краев, и я там попросту заледенею. К тому же мать тогда сильно переживала, что у нас могут экспроприировать, ссылаясь на отчаянное положение в стране, то, ради чего стоит жить – наследство, право на которое мы с величайшим трудом восстановили. Опять же: восстановили благодаря Эрику. Я говорю о заповеднике Вольные Славены, в прошлом запущенном и нуждавшемся во втором рождении. Эмигранты, как объяснил тогда моей матери прежний губернатор – наш хлеб, и закон отныне на их стороне. И если, мол, они предложат российским банкам достаточно золота, то им разрешат вырубить какой угодно лес и настроить на его месте десятки мотелей да пансионатов, превратив горные плато и морские побережья в фешенебельные курортные зоны. Глупые, недальновидные политиканы!