Прежде всего, я встретился с Агриппой Ассинием, на которого возложил тогда управление провинцией. Мы побеседовали очень душевно и в то же время плодотворно. Не сказать, чтоб при Ассинии провинция стала развиваться семимильными шагами, но все достижения, которые я оставил, новый ректор бережно сохранил, укрепил и продолжил развивать.
Он не пускался в авантюры, не рисковал, не увлекался новыми проектами, но то, что хорошо работало, не трогал. В учётных книгах царил образцовый порядок, воровства, судя по всему, практически не было, налоги платились исправно. Немного поколебавшись, я всё же утвердил Агриппу ректором на постоянной основе. Прежняя мысль сохранить Сардинию как свою вотчину для отступления в случае чего, скорее всего потеряла смысл: если я полечу с трона, то упаду очень больно, и никто не даст мне счастья приземлиться в собственной провинции. А если благополучно царствовать и далее, то подобный «запасной аэродром» просто не нужен.
Следующий мой визит был к супругам Гао – Чжимину и Мэйлинь. Они по-прежнему обитали в том самом домике, который я выделил для них в своё время, им также прислуживала старая Агафья. Всё также Чжимин упорно не желал учиться языку и говорил только по-китайски, и всё также хрупкая кукольная Мэйлинь вела все переговоры – она изъяснялась теперь почти безукоризненно не только по-гречески, но и по-латыни.
Однако теперь зачастую у неё на руках помещался крохотный младенчик. Малыш постарше ковылял рядом, радостно гугукая по-китайски и улыбаясь. Я совершенно не помнил, когда он родился, и даже, когда мама Гао ходила беременная, хотя это всё происходило до моего отъезда в Рим, даже на совещании, где мы обсуждали нападение на Рим, Мэйлинь вроде присутствовала… Или китайцы так здорово маскировались, или мне просто было не до них…
Ещё из новшеств я заметил в самом дальнем конце двора крохотный, метра три квадратных, садик с какими-то вьющимися растениями и цветами, тщательно огороженный каменной стеной с узенькой калиткой. Как объяснила Мэйлинь, это личная вотчина Чжимина – он ежедневно уходит туда хотя бы на полчаса – посидеть в тишине, полюбоваться своими цветами, почитать стихи древних китайских поэтов, поразмышлять о бренности бытия.
В эти минуты никто не смел нарушать его уединение, даже Мэйлинь или дети. Зато благодаря этим медитациям глава семьи Гао в остальное время сохранял спокойствие духа, невозмутимость и добродушие.
При встрече я сначала хотел подколоть китайца на тему того, что вот, сбылась его мечта о покровительстве римского императора, причём этот самый император прибыл в его дом собственной персоной. Однако, присмотревшись, я счёл за лучшее на эти темы не шутить. Если остальные особо не изменили ко мне внешнего отношения в связи моим новым статусом, то Чжимин в силу восточного менталитета был немного подавлен значительностью события – для него личность императора была божественной, несмотря на то, что ещё пару лет назад они вместе с ним варили бумагу, ругались в процессе её производства, а потом пили старое фалернское вино во дворе возле остывающей печи.