Но для этого я должна буду пойти к нему на поклон.
Должна буду простить, признать поражение.
Признать свою слабость! Бинго!
Этому не бывать! Не доставлю отцу такой радости.
Мои губы складываются в подобие улыбки джокера, и я уточняю у сестры:
– А мне какая роль уготована на эти семь дней?
– Вернешься, поедешь в дом к папе, закончишь мой проект по оформлению нового офиса, подпишешь парочку контрактов…
– Контрактов? Вита ты в своем уме? – рычу я в шоке.
– Детка, – в голосе Виты сквозят металлические нотки, – не бойся. Любой договор стоит не дороже той бумаги, на которой он подписан. Плюс, у меня есть штатный юрист, он всё проверит.
Ненавижу привычку сестры командовать мною. Но подчиняюсь.
– Как я справлюсь с рисованием? Это не мое!
– Не волнуйся, ты Виталина Игоревна, тебе позволено в империи отца ВСЁ! Чтобы ты им ни подсунула, они будут визжать от восторга, и пищать: шедевр дизайна, постмодернизм, сюрреализм, импрессия!
– О боги! Я даже подобных слов не знаю.
– И не надо, они тоже не знают, – впервые Вита засмеялась.
– Виточка, может, ну его вернемся на свои места? – в последний раз спрашиваю я.
– Полечка, поверь, после того, что случилось с Красовским, ты пока не можешь вернуться к своей обычной жизни.
– А-а-а! – бессильно воплю я. – Ладно, поеду к отцу. Только прошу тебя, верни всё на свои места, и будь аккуратнее с моим Ванечкой!
– Обещаю, – клянется Вита, и отключается.
Но мне не становится легче, в голосе сестры явно услышала нотки пренебрежения к моему Петрову.
Немного стало страшно.
Медленно проследовала в комнату, села напротив Ванечки, собирающего мой чемодан.
Мой любимый, самый заботливый, самый дорогой человечек. Сердце сжалось от большой всепоглощающей любви.
Я протянула к нему руки, он тут же понял, кинулся в мои объятия.
Мы лежали на расправленной кровати, крепко обнимали друг друга, но на сердце у меня было неспокойно.
Я смотрела в зеленовато-серые глаза и тонула в них.
– Вань, ты что-нибудь чувствуешь, когда я рядом с тобой?
– Полинка, ты чего? Конечно, да! Ты самая женственная, изящная, когда ты плывешь по коридору, у меня сердце сжимается, а затем кровь к нему приливает от мозга, и сердцу становится мало места в грудной клетке, оно выламывает ребра, ограничивающие его. И сердце бешено стучит: тук-тук-тук-тук.
Хмурю брови, слыша такое странное объяснение в любви. Но мой Иван – он мужик. Не умеет изъясняться как поэты, а рубит с плеча, говорит, что ощущает.
И я ему верю!
Глажу любимого по лицу, шепчу:
– Ванечка, пожалуйста, запомни это ощущение. Ладно? Поклянись!
– Ты чего? – глаза зеленеют, становятся темными.