– Вообще-то он все слышит.
Вася только улыбнулся.
Женщина посадила дочку в уголок, ближе к окну, заслоняя собой от нового соседа. Но та все выглядывала из-за мамы, пытаясь рассмотреть незнакомца.
Я поднялась.
– Ты за водичкой? Мне захватишь?
Вася протянул пустую кружку.
– Нет.
Я ведь не знала куда иду. Хотя в поезде выбор невелик – в туалет или «за водичкой». И нигде не найти настежь распахнутого окна. А мне очень нужно высунуть в него голову. И чтобы там снаружи было непременно свежо, а лучше холодно. Потому что здесь для вдоха воздуха катастрофически не хватает, а для выдоха во мне скопилось очень много всего – и страх и злость, и безысходность. И выдохни я все это разом, то не останется больше ничего. Меня – не останется.
Я иду между сидяще-лежаще-едящими телами в поисках окна. Знаю, что найду его в начале вагона, у резервуара с горячей водой. Знаю, что открываться оно не будет, что рядом с ним будет так же невыносимо душно, как и сидеть на своей полке, но иду.
Бесстыже-предсказуемое окно показывает мне частокол из еще зеленых берез. Железный поручень в резиновой обмотке, в который я вцепилась обеими руками, тоже не готов даровать мне искомой прохлады.
Просто вдох. Просто выдох. Я не останусь там. Вдох. Выдох. Не останусь…
На очередную станцию поезд прибыл ночью. Мама с девочкой, еще с вечера собравшие вещи, теперь покидали нас. Вася тоже не спал. Он помог им вынести сумки. А я даже не попрощалась, лежала лицом к стене и пыталась дышать ровно, однообразно.
Сходившие на этой станции выстроились в проходе между полками и даже не думали соблюдать тишину, говорить вполголоса, как это подобает в три часа ночи. Когда, наконец, Вася вернулся, улегся, и в вагоне снова стало тихо, мне показалось, что только мы и остались. Ну еще лохматый наш попутчик.
Тронулись. Я напрягла слух, пытаясь различить сквозь стук колес Васино дыхание.
Покашляла. Поворочалась.
– Не спится?
– Не-а.
Вася спрыгнул вниз и сел за стол напротив. Пододвинул ко мне какой-то запотевший пакет.
– Ешь, – говорит, – ты поэтому и не спишь.
Я лишь из любопытства приоткрыла пакет. Там лежал початок вареной кукурузы.
– На станции купил.
– Он там живой?
Я кивнула на нашего попутчика. Тот снова лежал к нам спиной и в полумраке вагона казался бесформенным тюком.
– Кто ж его знает?
Я вдруг поняла, что мне можно все. Сейчас – можно. Я настолько голодна, что уже не ощущаю потребности в еде. Я настолько сжилась за последние месяцы со страхом, что практически перестала его чувствовать. Я так устала от раздумий, воспоминаний, и все нарастающего напряжения, что впервые за все это время просто расслабилась.