Перед глазами ветка, все еще дрожит– негодяйка. А виновника и след простыл. Славик так торопился преодолеть последние несколько метров, что позабыл о том, что позади есть кто-то. А этот кто-то был так растерян и напуган, что не успел увернуться от оттянутой Славиком ветки.
На помощь, или хотя бы просто пожалеть, ни пришел никто. Впереди за деревьями, там, где уже свет, видела их спины. Славик с Яном, Страшила с Васей, суицидник и не понятно зачем рвущийся на смерть человек, как и некогда на пригорке, стояли бок о бок будто загипнотизированные.
Все еще поглаживая ноющие раны, поравнялась с ними.
Запах гари обернулся дымом, лай – собаками.
– Топят, – сказал Славик, хотя мы и так видели.
С десяток столбов прозрачного голубоватого дыма из печных труб подпирали бледное небо.
Собака захлебывалась лаем. Прыгала на обветшалый частокол. Она давно нас учуяла, отрывисто тявкала, пока мы медленно шли мимо заросших травой и вишнёвой падалицей дворов, покосившихся домов с закрытыми ставнями, и, наконец, завидев, совсем взбесилась. Из дома вышел хозяин. Нес перед собой алюминиевую покорёженную чашку с утреней баландой для своего питомца. Чашка в руках заметно дрожала. От крыльца до будки было метра три. Шел он долго. С трудом наклонившись, поставил свою ношу у будки. Рассвирепевший пес метнулся к хозяину, сделал прыжок, опрокинув при этом чашку с чем-то серым и вязким. Встав на задние лапы, передними уперся тому в живот. И снова к нам. Старик с трудом остался стоять на ногах.
– Привет, дядь Паш!
Крикнул ему Ян, пытаясь быть громче собаки.
Старик, бормоча себе под нос, медленно и очень мягко хлопал себя по ноге, звал собаку.
Постояв немного, мы двинулись дальше.
Завалившиеся плетни, потонувшие в траве будки, курятники и бани, почерневший от времени шифер, громоздкие замки на дверях. Мы проходили двор за двором. И уже безошибочно можно было идти к тем домам, из чьих труб шел дым, за чьим забором истошно лаяли собаки. В ближайшем таком дворе даже разгуливали курочки, а на клумбах под окнами торчали отцветшие розовые кусты.
Мы приблизились к низенькой калитке, остановились. Опять же понадеялись на ответственного охранника. Здесь им была маленькая дворняжка. Она тоненько завывала, мечась меж калиткой и оббитой кожей дверью в дом.
И уже через несколько минут на крыльце стояла старушка. Прищурившись, она долго смотрела на нас через двор. Потом, всплеснув руками, ударила себя по оплывшим бокам и неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, словно утка, заторопилась к нам.
Пока она плакала, причитала и обнимала «мальчиков», как она беспрестанно называла Яна со Славиком, я видела, как и по другою сторону широкой улицы выходят из домов, вглядываются в нас такие же медленные и седовласые жители села.