, правда?
– НЕТ! – взмолилась я. – ПРОШУ ВАС, НЕ НАДО! ДЕДУЛЯ, ЭТО ЖЕ Я… ЭЛИЗАБЕТ!…
Из моих глаз струились слезы, мой голос дрожал, горло пересохло, а руки и ноги попали в плен судорожных тисков. Каждое слово давалось мне с адским трудом.
– Разумеется, ты, Элизабет, – мягко проговорил дедушка, – наша милая Лиз!
– Это совсем не больно, – на тех же нотках соглашалась девушка, – иди же к нам, милая девочка…
Я кричала и громко звала на помощь. Но в тот день меня не суждено было услышать.
10
Я проснулась в окружении пустых белых стен.
Там, где я находилась, все сияло сверкающей белизной: стены, потолок, постель, халаты. И даже одинокое, впечатанное в стену окно, за которым расстилалось полотно хмурого туманного пейзажа.
По правую сторону моей кровати виднелась капельница, подведенная к моей немощной руке, а также маленькая тумбочка с миниатюрными пробирками для лекарств и устарелый выпуск местной газеты. Мой организм изнемогал от обезвоживания и жуткой ломоты в костях уже который месяц. Оставался день до юбилейной – пятилетней даты моего пребывания в этом заведении.
***
Удивительно, как быстро идет время. С того момента, как одним майским днем мне довелось очнуться в заброшенной лачуге, прошло пять лет. Единственное, что удалось мне хорошо запомнить – это то, как на протяжении нескольких суток я лежала на холодном полу ветхого дома, умирая от голода и боли.
К сожалению, моя память обрывиста и возвращается ко мне маленькими фрагментами, из которых впоследствии очень трудно вывести общую картину. Даже сейчас, по прошествии всего этого времени, я продолжаю по кусочкам собирать подробности того дня. Несмотря на то что в хижине я провела около трех-четырех дней, мне удалось запомнить лишь ощущение пронизывающего до костей холода, гул завывающего ветра, встревоженный мужской голос и оглушительную сирену скорой помощи, которая немедля приехала и спасла мне жизнь.
Сведения о поступившей англоговорящей пациентке, некой миссис Элизабет Шульц, с невероятной скоростью облетели больницу, поставив на уши весь персонал. Как выяснилось позже, паника их работников была обоснована тем, что никто не знал английского так, чтобы общаться с американкой, пускай даже старой и больной. Как выяснилось немного позже, единственным англоговорящим врачом в этой больнице являлся Стефан Караджале, который в итоге вызвался меня опекать.
Стоило мне прийти в себя, как доктор Караджале сообщил мне о поставленном диагнозе и потратил несколько личных часов на то, чтобы выудить у меня какую-либо информацию. С его стороны последовал поток самых разных вопросов: кто я? откуда я? помню ли я свой дом? как я очутилась в лесу?