– Я не могу уйти из семьи, а еще… видеться мы больше не будем: супруга решила, что нам нужно всем вместе пожить какое-то время в Соединенных Штатах Америки; сегодня вечером мы уезжаем, но я, как человек чести, непременно должен был зайти, обо всем тебе рассказать, а заодно и проститься.
– Человек чести?! – гневным голосом прокричала Азмира, готовая одновременно и разразиться тягостными рыданиями, и уже в конце концов сообщить любовнику о ребенке; но тут… (эх, эта ее никому не нужная гордость?!) сама себя мысленно осадила и печально произнесла: – Хотя это уже неважно…
Холод, не в силах более находиться в обществе дорогой ему девушки и готовый сам вот-вот разреветься, резко поднялся и, как ужаленный, бросился к выходу. Заплаканными глазами, наполненными и слезами, и тягостным горем, Тагиева проводила очередного любимого человека, как и прежний ее бесстыдно предавшего; а едва только входная дверь за ним закрылась, она обхватила лицо своими маленькими ладошками и затряслась тихим плачем, уже не таясь и просто заливаясь нескончаемыми слезами, «обжигающими» и израненную душу, и растерзанное сердце, и гладкие щеки.
Два дня она мучилась в умопомрачительной лихорадке, не смея даже выйти из дома. Наконец, она поняла, что нужно жить дальше и приняла для себя одно из самых жестоких решений: в пятницу утром, уронив на подушку последние слезы, она отправилась в местную поликлинику, намереваясь избавиться там от ребенка, еще не родившегося, но уже заведомо обреченного на несчастье; путана прекрасно понимала, что при том образе жизни, который она вела, умея зарабатывать на жизнь одной лишь проституцией, дать что-либо путное своим детям она просто не сможет; та же невообразимая надежда, что у отца вдруг когда-то проснется совесть, – а вот на неё рассчитывать ей явно не приходилось; в любом случае, объятая такими невеселыми мыслями, девушка ранним утром выходила из дома, охваченная той непременной уверенностью, что ей в срочном порядке необходимо сделать аборт, а вместе с ним и избавиться ото всех случившихся с ней многообещающих наваждений. Ничто на свете не смогло бы уберечь ее от этого отчаянного шага! Но тут… видимо, сам Господь Бог был противоположного мнения, и именно он решил вмешаться, а заодно и не дать ей совершить самую чудовищную в жизни ошибку, тем не менее, едва только она оказалась в подъезде, перед ее крайне удрученной персоной неожиданно возник ее прежний возлюбленный, нет! Не Холод Владислав, но его родной племянник Андрей… вероятно, сама Судьба желала, чтобы девушка сохранила плод ее и огромной (если не сказать, что просто безмерной) любви, и безудержной страсти.