Итак, вот вам история о том, как Мэри, при помощи и всяческом содействии Тома, взяла на себя Диково образование, столь грубо прерванное в недавнем прошлом. Его образование в области чувств, сиречь наставление в делах сердечных. Вот вам история о том, как Мэри пыталась учить мычащего монстра, доставшегося мне заместо брата.
Или, напротив, о том, как свойственное Мэри любопытство…
Или, напротив, о том, как малая толика знаний…
Это история Мэри. Я слушал ее с продолжением, после обеда, по понедельникам и четвергам, все лето 1943 года. В то время как по средам и субботам, после ужина, а иногда еще и по воскресеньям…
Это история Мэри, сведенная воедино и истолкованная мной. И выходит, откуда мне знать, как оно на самом деле?..
По свидетельству очевидца, Дик, съезжая каждый второй вечер с дороги Гилдси – Хоквелл, чтобы сделать крюк по проселку, идущему на север вдоль Стоттовой дрены, с тем чтобы доставить к нам домой в виде мешка с живыми угрями то самое, что в нелегкие дни войны, во-первых, составляло основу обычного нашего меню, а во-вторых, служило источником левого заработка, не только проверял верши и складывал улов в мешок. Он, делая скользкое это дело, не спешил. Он даже прерывался иногда (а «Velosette» стоял тем временем на страже), чтобы посидеть и поглядеть в реку, на манер, который только и можно охарактеризовать как задумчивый, если не отрешенный. Как если бы он все еще думал – хотя ее уже шесть лет как не было на свете – о своей исчезнувшей маме; или, весьма вероятно, о другом объекте, столь же чарующем и женственно-манящем.
Очевидца? Так точно, ибо однажды вечером, в самом начале мая, за Диком наблюдают. Нет, это не младший братец, на сей раз не он. И не его воскресшая из мертвых мать. Это Мэри. А насчет шпионских я-вижу-а-меня-не-видать качеств противоположного берега, это я ее подучил. Она глядит, невидимая глазу. Однако через вечер она снова тут как тут, и на сей раз без всякого прикрытия. Она сидит на голом месте, на покатом склоне дамбы (колени к подбородку, руки обхватили голени, щекою на коленях), но так легко и неподвижно, что проходит некоторое время, прежде чем Дик, старательно переправляющий угря за угрем из верши в мешок, вообще ее замечает.
А едва заметив (или, по крайней мере, я так себе все это представляю), застывает, как застывают, ошарашенно, не веря своим глазам, люди, чьи мысли отливаются вдруг в материальную форму.
Мэри кричит через воду: «Привет, Дик».
Дик ничего не говорит. Потом, когда не поддающееся учету и контролю количество речной воды уже успело между ними проскользнуть: «Привет».