«Господи Всемогущий!..»
Теперь следи за каждым своим шагом, учитель истории. Может быть, это совсем не твоя область. Может быть, история теряет здесь силу, а время течет вспять. Перед тобой твоя жена; ты знаешь, Мэри, та самая, которую, так тебе казалось, ты знаешь. Но, может быть, это неведомая страна.
«Мэри, какого черта?..»
«Я тебе говорила…»
«Но как?..»
Сомнений быть не может, лик ее безоблачен и ангелоподобен. Пятьдесят два года. Она красавица.
«Взгляни. Подойди и взгляни».
«Где ты его взяла?»
«У Бога. Бог мне его дал».
«Мэри, ты хорошо себя чувствуешь?»
«Смотри».
Ваш учитель истории стоит в дверях, застывши перед странной этой сценой Рождества, в позе пораженного священным трепетом пастуха (снаружи, в ночи, стадо его учеников разбрелось кто куда, узнав, что забрезжила заря новой эры). В деснице у него – вместо посоха – ключ от парадной двери; в шуйце – вместо светильника – старенький потрепанный учительский портфель, скромный символ профессии.
Он делает шаг вперед. Подходит к дивану. Но не склоняет головы перед завернутым в одеяло младенцем (красное, сморщенное лицо, маленькие беспокойные ручонки), не преклоняет колен, не складывает ладоней и не позволяет взору своему застыть в почтительном изумлении.
В глазах у него застыло неверие. Ребенок вопит. Но он настоящий.
«Мэри, будет лучше, если ты объяснишь мне все как есть».
«Ну вот, из-за тебя он расплакался».
«Откуда ты его?..»
«Я тебе уже сказала».
«Это… Это же полная чушь».
«Ну, ну. Тише, мой маленький».
Девочка с куклой.
«Ты должна мне сказать. Там, откуда ты – взяла – этого ребенка…»
«Не пугай его».
Она глядит на мужа широко раскрыв глаза, взгляд туманный.
Засим – поразительная сцена, где всякие добрые чувства сведены на нет изрядной дозой шутовской Заботы. На месте НСПЖД [47], пожалуй, следовало бы обратить внимание. Муж хватается за ребенка. Жена прижимает младенца – зашедшегося криком – к груди. Встретив сопротивление, муж начинает трясти жену за плечи. Сильная качка, против всяких ожиданий, успокаивает ребенка; но теперь начинает кричать жена.
«Ты должна мне объяснить».
Но правды таким способом не добиться – не вытрясти силой.
Муж снова переключается на ребенка. Он тянет. Жена перестает кричать и тоже тянет, на себя.
«Отдай его мне!»
«Нет».
«Он чужой. Ты же его украла».
«Нет. Он мой. Наш».
Полюбуйтесь на своего учителя. Чуть дело дошло до дела – куда там нудные морали и мелом по досточке скрып, – тут сцена времен голоцена. Полюбуйтесь на него, вовлеченного в акт элементарного насилия. Обратите, для контраста, внимание на изысканную обстановку, на фоне которой происходит главная заваруха: в комнате сохранен присущий ей от рождения аромат эпохи позднего Регентства, вещи подбирались со вкусом, на протяжении тридцати лет: старый фарфор, кожаные переплеты, Крукшенковы гравюры.