Недруги жаждут сокровищ, рыщут в подвалах, как псы.
И невдомёк им, что злато в наших сокрыто сердцах.
Ты спросила разрешенья робко и слегка смущённо.
Разве есть на свете кто-то, кто ответил бы отказом?
Не стесняйся своих линий, красоты своей не бойся,
Мир к ногам твоим положат миллион мужчин влюблённых.
Отчего ж тоскливо смотришь в чащу леса, где дикаркой,
Чистой нимфою лесною прожила семнадцать вёсен?
Просто ты пока не знаешь, что уже из стран заморских
С крошкой-туфелькой хрустальной принц плывёт на каравелле.
Красотой твоей сражённый он в шелка тебя оденет.
Будет знать твоё лишь имя, и дышать одной тобою.
Поклонись, прощаясь, лесу. Он тебя поймёт, он мудрый.
И плыви на каравелле с принцем в сказочные страны.
При убывающей луне оскал не виден. Но всё ж когтями по спине полночный вой.
Когда появится кроваво-красный месяц, не дай вам бог бродить по лесу одному.
А если полная луна уравновесит чутьё звериное и человечью плоть,
Скорей серебряные пули отливают, на окнах ставни закрывают, торопясь.
Кому звериную природу не осилить, уже смирились с новым приступом и ждут,
Когда лицо, как маска, вытянется мордой, и когти оборотня изувечат длань.
Всегда боялись люди оборотня, будто в ночи встречаясь с ним на узенькой тропе,
Не сами первыми стреляли в волчье брюхо с ожесточением, неведомым волкам.
Им, глупым, кажется, что оборотня в жертву своим амбициям и страхам принося,
Они тем самым, словно убивают зверя в самих себе, смывая кровью все грехи.
Прекрасно зная кровожадность человека и ограниченность, и трусость и обман,
Уходит оборотней небольшая стая, не самой худшею из наших половин.
Когда-нибудь, свой путь окончив, закону кармы подчиняясь,
Я появлюсь на белом свете смешным и ласковым щенком.
Того, что в этой жизни было хорошего во мне, дурном,
Возможно, хватит, я надеюсь, на беспородного щенка.
И стану нехотя учиться командам «фас», «сидеть», «лежать».
И старый дядька-дрессировщик почешет за ухом меня.
Я буду по-собачьи предан, по-человечески влюблён
В своих слегка чудных хозяев, во мне не чающих души.
Смеяться с ними, с ними плакать я так привыкну, что порой
Ночами станет мне казаться, что без меня им не прожить.
Не пустолайкой бестолковой! Хранителем семьи своей
Не пропущу чужих и злобных в собачий неприметный рай.
Слепой с глухим поводырём меня спросили как-то в поле:
«Где здесь поблизости тропа? Кругами ходим целый день.
До самых сумерек вдвоём кричали, звали на подмогу.
И что с того? Осипли лишь, а толку не было и нет».
И я, под проливным дождём мгновенно вымокнув до нитки,