Война никогда не изменится (Орлова) - страница 7

– Все ушли. Только ты и я. Я могу тебя убить. Или просто расслабься.

Да, романтика – не мой конёк. Он молчит. Вот и хорошо.

Я немного отступаю назад и слежу, как мои руки аккуратно расстёгивают пуговицы на его форме. Так странно. Как будто смотрю какой-то фильм в кинотеатре. Вот эти руки приподнимают майку и скользят по голому животу. Перебегают через майку выше – ключицы, шея, подбородок. К губам я не решаюсь прикоснуться и спускаюсь обратно. Грудь. Живот. От пупка вниз уходит дорожка волос. Я провожу по ней большим пальцем. Боже, почему я не родился женщиной? Не то чтобы я мечтал жить на кухне и рожать детей, но хотя бы имел право прикасаться вот так к мужчинам на законных основаниях.

Неторопливо расстёгиваю его брюки. Он дышит часто и поверхностно, но продолжает молчать. Если постараться, то можно вообразить, что он дышит так от возбуждения, а не от злости, отвращения или чего там ещё.

Крепления для лодыжек на стене расположены довольно далеко друг от друга – свободный доступ к промежности чрезвычайно полезен, когда хочешь разговорить человека. Впрочем, на пытках я никогда не присутствовал. Я могу застрелить человека, но смотреть, как… Нет, это не для меня. Были другие специалисты. Сейчас они в грузовиках – наверное, уже представляют, как скоро обнимут жён и детей.

Не стоит отвлекаться. У меня мало времени. Мои руки продолжают действовать словно бы сами по себе. Они мягко гладят бёдра и ягодицы капрала через ткань, а потом скользят в брюки. Я с удовольствием замечаю, как его дыхание сбивается. И ещё я чувствую, что он всё-таки последовал моему совету и расслабился. Или у него просто давно не было женщины.

Я вниз не смотрю – не видя креплений, проще представить, что всё это взаимно. Вместо этого я смотрю на его губы. Иногда он их облизывает, и тогда я повторяю его движение. Так близко, что чувствую его дыхание. Я бы хотел его поцеловать, но всё-таки это – слишком личное.

Как жаль, что времени мало. Мне бы ещё хоть полчасика… Самовольные руки продолжают гулять по его телу, скользят под бельё и аккуратно стягивают одежду. Я опускаюсь на колени… И вот тут мне решительно сносит крышу. К чёрту осторожность, к чёрту правила, к чёрту адские муки. Не думая ни о чём, я глажу его и рукой, и языком, и я точно могу сказать, что ощущение его горячего, подрагивающего члена в моём рту – это самое прекрасное, что со мной когда-либо было. Он, судя по всему, прикусил губы, но тихие стоны иногда прорываются. И мне кажется, что я все двадцать шесть лет жил только ради этого момента.