— Ты в порядке, детка? — спрашивает он, придвигаясь ко мне вплотную и упираясь подбородком в мое плечо.
Шон даже не знает об Эллиоте. Это безумие, когда я думаю об этом, потому что если я выхожу за него замуж, он должен знать каждую часть меня, верно? Даже если мы не так долго вместе, важные вещи должны быть на первом месте, а для большей части моего подросткового возраста нет ничего важнее Эллиота. Шон знает, что я выросла в Беркли, проводила много выходных в винной стране в Халдсбурге, и у меня там было несколько хороших друзей. Но он понятия не имеет, что я встретила Эллиота, когда мне было тринадцать, влюбилась в него, когда мне было четырнадцать, и вытеснила его из своей жизни лишь несколько лет спустя.
Я киваю. — Я в порядке. Просто устала.
Я чувствую, как он поворачивает голову рядом со мной и смотрит на часы, и я подражаюсь его действиям. Сейчас только 6:40, а мне не нужно начинать обход до 9:00. Сон — драгоценный товар. Почему, мозг, почему?
Он проводит рукой по своим волосам.
— Конечно, ты устала. Возвращайся в постель.
Когда он говорит это, я знаю, что на самом деле он имеет в виду 'Ложись' и давай займемся сексом, пока Фибс не проснулась.
Проблема в том, что я не могу рисковать, что делать это с ним сейчас будет казаться неправильным.
Чертов Эллиот.
Мне просто нужно отвлечься от него на пару дней, вот и все.
Тогда: Четверг, 20 декабря
Пятнадцать лет назад
Я никогда раньше не проводила Рождество вдали от дома, но в начале декабря того первого года, когда мы жили в хижине, папа сказал, что у нас будет приключение. Для некоторых родителей это могло означать поездку в Париж или круиз в экзотическое место. Для моего отца это означало старомодный праздник в нашем новом доме, зажигание датской календерли — рождественской свечи — и рождественский ужин с жареной уткой, капустой, свеклой и картофелем.
Мы приехали около обеда двадцатого числа, наша машина ломилась от пакетов и только что купленных украшений, за нами следовал человек из города с золотым зубом, деревянной ногой и прицепом со свежесрубленной елкой.
Я смотрела, как они возились с мамонтовой елкой, недолго думая, пролезет ли она вообще в нашу парадную дверь. На улице было холодно, и я шаркала ногами по земле, чтобы согреться. Не думая, я оглянулась через плечо на дом Петропулосов.
Окна светились, некоторые из них запотевали от конденсата. Из кривой трубы поднималась ровная струйка дыма, извиваясь, как лента, и исчезая в черноте.
С октября мы были в домике три раза, и во время каждого визита Эллиот подходил к двери, стучал, и папа пускал его наверх. Мы ложились на пол в моей кладовке — ее медленно превращали в крошечную библиотеку — и читали часами.