Но больше всего, meu docinha (прим. переводчика: с португальского — моя милая), представь, как я горжусь тем, что могу поделиться этим с тобой. Ты растешь. Начало месячных — это процесс, который в конечном итоге позволил мне забеременеть тобой, когда я была готова.
Относись к своему телу бережно. Заботься о нем. Не позволяй никому злоупотреблять им, и сама не злоупотребляй им. Каждый дюйм твоей кожи я старательно создавала; месяцами я трудилась над тобой. Ты — мой шедевр.
Я скучаю по тебе. Я люблю тебя.
Mãe»
Я испуганно моргнула. В какой — то момент, пока я читала, Эллиот материализовался в дверном проеме, но он не видел моих слез, пока я не повернулась к нему лицом. Его ухмылка медленно таяла, когда он сделал один шаг, а затем два, приблизился ко мне и опустился на колени на пол рядом с тем местом, где я сидела на футоне.
Его глаза искали мои. — Что случилось?
— Ничего, — сказала я, переместившись на свое место и складывая письмо. Он посмотрел на него, прежде чем снова взглянуть на меня.
Ему почти пятнадцать, а он уже слишком проницателен.
Меня все больше и больше беспокоило то, что наша повседневная жизнь была неизвестна друг другу. Мы сообщали о себе всякий раз, когда встречались здесь. С кем мы проводили время, что изучали. Мы говорили о том, кто нас раздражает, кем мы восхищаемся. И, конечно, мы делились своими любимыми словами. Он знал имена двух моих самых близких друзей — Никки и Дэнни — но не их лица. Хотя я видела их лица на фотографии в его комнате, у меня была такая же ограниченная информация о школьных друзьях Эллиота. Я знала, что Брендон был тихим и спокойным, а Кристиан — это судимость, ожидающая своего часа. Здесь мы читали, разговаривали, со временем узнавали друг о друге, но как я могла рассказать ему о том, что со мной происходит?
Дело было не только в том, что месячные у меня начались намного позже, чем у всех моих друзей, и даже не в том, что папе было трудно со мной общаться, и не в том, что моя мама умерла, и не во всем этом. А может, это было все вместе. Я любила своего отца больше всего на свете, но он был так плохо подготовлен ко всему этому. Без сомнения, я знала, что он внизу, пятится, прислушивается к звуку моего голоса, чтобы понять, правильно ли он поступил, позволив Эллиоту подняться наверх, или его инстинкты были ошибочными.
— Я в порядке, — сказала я, надеясь, что сказала достаточно громко, чтобы слова дошли до лестницы. Меньше всего мне хотелось, чтобы они оба были здесь, наверху, и беспокоились обо мне.
Нахмурившись, Эллиот взял мое лицо в свои руки, чем поверг меня в шок, и его глаза искали мои. — Пожалуйста, скажи мне, что случилось. Это из — за твоего отца? Школа?