Оглядываясь назад, я могу вспомнить только огромное облегчение, которое я испытала от перспективы уладить эту часть моей жизни с таким удобством. В этом не было ничего беспорядочного или бурного. С Шоном не было маниакальных взлетов, но не было и угрюмых падений. С Шоном было легко, и они с Фиби были семьей, в которую я могла просто… войти. Но в ретроспективе и по контрасту с интенсивностью эмоций, которые я испытывала рядом с Эллиотом, кажется почти безумием, что я пришла домой позже в тот день и сказала Шону восторженное 'да'.
С тех пор мы, конечно, не стали больше планировать. Мы до сих пор не выбрали кольцо, возможно, потому, что мы оба поняли, что Фиби, похоже, не так уж и волнует женщина в ее доме, и будет ли эта женщина ее новой мамой.
Единственный человек, который постоянно спрашивает, как у нас обстоят дела с планом, — это Сабрина, и она единственная, кто прямо сказал, что считает все это фарсом.
Шон проводит рукой по моему бедру. — Детка, я думаю, тебе нужно понять, чего ты хочешь.
Я встречаю его взгляд. — Чего я хочу?
— Да, — говорит он, кивая. — Я, Эллиот, никто из нас.
И кто это делает? Кого настолько не трогает потенциальная потеря его невесты, что он может предложить мне хорошенько подумать над этим, небрежно поглаживая мое бедро, намекая на то, что отношения могут закончиться, но секс все еще может быть?
— Тебе не все равно, что между нами все так странно?
Шон убирает руку, закрывая глаза с очередным долгим вздохом. — Конечно, для меня это важно. Но я прошел через эти взлеты и падения, и я просто не могу позволить им управлять мной. Я не могу контролировать то, что ты чувствуешь.
Я понимаю, что его слова — это идеальная реакция на ситуацию, в которой мы оказались, — это хорошо отрегулированная, хрестоматийная версия этого сложного разговора, — но разве так на самом деле работает человеческое сердце? Ты говоришь ему остыть, и оно остывает?
Сейчас я смотрю на него, прикрыв глаза рукой, и пытаюсь найти в нем проблеск чего — то большего, эмоцию, которая поглощает меня. Я делаю то, что иногда делала с Эллиотом: Я представляю, как Шон встает, выходит за дверь и никогда не возвращается. С Эллиотом мой желудок реагировал так, как будто меня ударили.
С Шоном я чувствую смутное облегчение.
Я вспоминаю лицо Эллиота, когда я сказала ему, что помолвлена. Я думаю о его лице сейчас: тоска на нем, крошечный укол боли, который я вижу в его глазах, когда мы поворачиваемся, чтобы пойти в разные стороны. Одиннадцать лет прошло, а он все еще болит по тому, что у нас было.
Я в ужасе от того, что чувствую; мне кажется, что я только что проснулась. Я думала, что не хочу интенсивности, но на самом деле я отчаянно нуждаюсь в ней.