Вот так, моя радость, или моя бывшая радость, меня сюда занесло. Потом расскажу подробности – если вспомню. Но как занесло, так и вынесет обратно на волю. Ты скажешь, что вырваться на свободу обходным путём, не сровняв свою темницу с землёй, не оставив от этой системы камня на камне, после всего выстраданного и осмысленного – это позорно, что это так же малодушно, как покинуть поле боя в разгаре битвы, но дослушай же, дослушай! То будет не более, чем тактическая хитрость. Вся эта нечисть ломанётся за мной – и затеряется между временем и пространством – к ликованию освобождённого человечества. Мой побег станет актом высочайшего гражданского мужества – если он состоится. А состояться он может только с твоей помощью – ничью другую я уже не приму.
Корпулентность – не порок
Ну, вот и исполнилась мечта последних двадцати четырёх часов моей жизни: передо мной во всём своём великолепии предстал муж-герой. Да это прямо анти-я. А анти-мной может быть только лукраедка. Как ты могла с ним после меня, вместо меня? Ты опустила меня в моих собственных глазах почти до центра Земли! Да что там до центра Земли – до Австралии опустила! А вот интересно, он ощущает меня анти-собой?
Хотя вряд ли он вообще что-нибудь ощущает: уж больно он исполнен величия – не иначе как от миссий, связанных с интересами Особо Важных Персон.
И миссии в надёжных руках – руках лукраедки, крупного во всех отношениях: рост – 186-188, вес – порядка 120. Какой же я компактный, тщедушный, да просто дохлый в сравнении с тобой, монстром! Такой как ты может запросто сложить меня пополам, запихнуть в чемодан и вынести отсюда вперёд ногами. А это идея. Пусть твоя… или моя… пусть наша общая надоумит тебя подарить ей большой чемодан, а о дальнейшем я пока уж, извини, умолчу.
Вот ты и оказался в моей семилетней давности шкуре: тебе есть, что терять со мной – целую Машку, а мне теперь терять нечего, зато вернуть я смогу тоже целую Машку, и я её верну, вот увидишь!
Так всё-таки ты или не ты упёк меня сюда? Если это не ты, подёргай пару раз левым ухом. Да левым, я же сказал! Всё, хватит, верю, верю, это не ты.
«Я много слышал о вас».
Вот почти все так начинают, издалека.
– Я тоже однажды читал про вас в прессе, когда мне ещё дозволялось читать.
Он должен был бы взвиться: «Что-что? Вам не позволяют читать? Немедленно исправить и доложить!»
Как бы не так. И почему я должен что-то там прорицать для такого бесчувственного субъекта? Причём не просто бесчувственного, а бесчувственного к ближнему своего – вернее, своей – ближней, то есть к ближнему в квадрате, в кубе! Но ход за ним, и он его делает: