– Оставался сущий пустяк: вдохнуть в неё жизнь.
«Вот именно. Но здесь нашего героя подстерегла неудача. То ли живописец был недостаточно убедителен, то ли алхимик недостаточно трудолюбив и псевдонаучно подкован… Ничего не вышло и у его с Маргеритой наследников – алхимиков ещё более незадачливых, чем основатель рода».
– Я понял, что шарлатанство – это призвание, которое в нашем роду обречено переходить от отца к сыну.
«Последний представитель славной трудовой династии перед отъездом в Испанию, в Саламанку, где он, пожертвовав целое состояние на благое дело, принял постриг в доминиканском монастыре Св. Стефана и получил имя Эстебан и фамилию де Карбон или же де Каброн – вечно их путаю, – уступил злополучный холст буквально за пару сольдо некоему Джузеппе Бальзамо – вам он больше знаком как граф Калиостро. Картина сопровождала Его Самозванное Сиятельство в скитаниях по Европе, пока не оказалась в России, где, наконец, почувствовала себя как дома. В один далеко не прекрасный день граф обнаружил, что полотно не содержит ничего, кроме… Как это там у вас называется?»
«Грунта?»
«Вот-вот. Гадина благополучно соскользнула с холста прямиком в санкт-петербургские болота, где и затаилась до поры до времени – ждать ей было не привыкать».
– А я-то надеялся, что мои предки внесли более весомый вклад в развитие лукраедства.
«Увы, из них даже монахи-то получались недоделанные: ни один из них так и не смог устоять перед главными мирскими соблазнами, хотя именно благодаря этому ваш род и протянулся тонюсенькой ниточкой сквозь века. Но я не стал бы исключать и того, что многолетние потуги Аль Капроне и его наследников-алхимиков всё-таки не пропали даром…»
– А зарубежные разновидности лукраедок откуда взялись? Отслаивались понемногу с холста от тряски, пока Бальзамо колесил по Европам?
«Вопрос понятен, ответ – не очень, беру тайм-аут. Но что-то наш менестрель холста и кисти приуныл, несмотря на свой неоспоримый вклад в расширение биоразнообразия планеты. Бьюсь об заклад, что не судьба соплеменника-самозванца, лишившегося занимательной диковинки, тому виной. А что же? Неблагодарность потомков, не удосужившихся даже памятник водрузить спасителю человечества, где-нибудь в точке всемирного равновесия, – угадал?»
Рафик действительно казался мрачным как Калиостро, только что обнаруживший досадную пропажу, и, похоже, ему уже нечем было ответить на новую колкость Ник-Сона. Я так и не пришёл тогда к нему на помощь, испытывая некоторое даже злорадство от того, что романтические струны его души были в тот день надорваны так же безжалостно и молниеносно, как п моей, – вероломной, но мастерской игрой на них наших с ним Форнарин.